Лев Портной - Хроники похождений

Мирович отдышался и, собравшись с силами, вновь ринулся на меня. Но вмешался велетень. Он левой рукой отстранил от меня размахивавшего кулаками Василия Яковлевича, а правой удерживал меня, словно думал, что и я сейчас кинусь в драку со стариком.

— Да в конце-то концов, что случилось? — воскликнул Марагур.

— Я же говорю, это был граф Дементьев, он стрелял в графа Норда, а потом еще и мне рожу разукрасил! — сообщил Мирович.

— Боже мой, Василий Яковлевич, как могло это быть? — изумился Клавдий.

— Не знаю, как, но это был он! Я догнал его и успел оторвать ему воротник! И я б схватил его, если бы не растяпа-солдат!

— Сударь, да о чем вы?! Я проспал всю ночь как убитый! — возмутился я.

— Сейчас ты будешь не как убитый, а просто убитым! — заверил меня Василий Яковлевич.

— Вы говорите, что оторвали злодею воротник? — спросил Марагур.

— Оторвал, — подтвердил Мирович.

— И у графа оторван воротник, это очень подозрительно, — констатировал велетень. — Но он за всю ночь ни разу не покидал палатку.

Опухший с некусаным подтвердили слова Марагура.

— Видит бог, Василий Яковлевич, граф не покидал палатки.

— Это был он, он! — упрямо твердил Мирович. — Я оторвал ему воротник.

— А где он? — спросил велетень.

— Кто — он? — переспросил Василий Яковлевич.

— Воротник, — уточнил велетень.

Мирович пожал плечами.

— Я его выбросил.

— Выбросили! — воскликнул Клавдий. — Corpus delicti! [44] Основная улика (лат.).

— Слушай, дружище, ты чего тут раскомандовался?! — взорвался Мирович. — Я говорю, это был он! Он!

Лицо Василия Яковлевича исказилось от ярости, однако в голосе уже не было прежней уверенности. Скорее, он возмущался просто от злости. Я решил, что и мне пора внести свою лепту в доказательство собственного алиби.

— Ага! Я это был! И стрелял в графа из пальца! А потом еще и к вам вернулся, вместо того, чтобы сбежать! — прокричал я.

— Это не мог быть он, — произнес велетень. — Только не понятно, что случилось с его воротником.

— Да, это интересно. Куда делся твой воротник? — поинтересовался опухший.

— Куда делся мой воротник?! — закричал я на опухшего. — Ты, опухшая рожа, еще спрашиваешь!

— А при чем здесь я?! — опешил он.

— При чем?! — продолжал я разыгрывать спектакль. — А кто всю ночь держал меня за воротник?! Ты, небось, и оторвал его во сне!

— Я… — развел руками опухший.

Мирович наконец-то успокоился. Похоже, что он не очень поверил в то, что оторванные воротники — мой и террориста, не более чем совпадение. Но решил на время смириться с этой версией.

— Ладно, поехали, — буркнул он и, стряхнув с себя лапу велетеня, направился к коляске.

Мы расселись по своим местам. Извозчики, очевидно, привыкли к тому, что господа имеют обыкновение ссориться под утро. Они, как ни в чем не бывало, щелкнули кнутами, и мы поехали дальше.

— Ага, вот и вы! — Спелман махал треуголкой. — Добро пожаловать! «Emerald Jane» к вашим услугам!

Мы поднялись на борт флейта.

— Ой, что это с вами?! — радостно закричал англичанин, увидев физиономию Мировича.

Похоже, Спелману любое происшествие доставляло радость.

Мирович отмахнулся.

— Ну, это ж Россия! — развел руками англичанин.

Будто в других странах нельзя в морду получить! Особенно в портовых городах.

— Я мистер Спелман, — представился рыжий толстяк и весело добавил: — Хозяин судна и шкипер. Здесь меня зовут капитаном. Но для друзей я просто Джон. Зовите меня Джоном — и все.

Вдруг послышалось утробное мяуканье, мы обернулись. Возле бакборта [45] Бакборт — название левого борта на корабле до начала XX века. стояла парочка, увидев которую, я уже не удивился. Старик-incroyables смотрел на нас ледяными глазами, как обычно улыбался и махал рукой. Мумия делала страшные глаза. У их ног отирался и недовольно мяукал огромный абрикосовый кот.

— А это кто такие? — удивился Мирович.

— А, бродячие комедианты, — объяснил Джон. — Попросились доставить их в Амстердам. Надеются на удачу в Европе. А там полно и не таких циркачей.

Затем Спелман показал на троих мужчин, державшихся каждый сам по себе.

— Вот еще пассажиры, — сообщил англичанин.

— Это одна компания? — спросил Василий Яковлевич.

— Не, они по отдельности путешествуют, — рассказал Спелман. — И еще одна парочка плывет с нами. Очень странная, скажу я вам. Да вот и они.

Джон указал в сторону грот-мачты. Незнакомка невысокого роста стояла спиною к нам возле деревянных клетей с курами, овцами и свиньями. Рядом с нею стоял карапуз, едва достававший ей до пояса, очевидно, ребенок. Женщина обернулась, и я узнал Мадлен, эльфийку канальи Лепо. Карапуз конечно же был не кто иной, как мосье Дюпар. Когда корриган обернулся, мне показалось, что он смотрит на нас одновременно с кормовой и носовой частей корабля.

— Послушайте, мистер Спелман, а такого однорукого мужичонки с двумя бабами нет среди пассажиров? — спросил я.

— Нет, — хохотнул он и добавил: — Просто Джон, господа. Друзья называют меня просто Джоном.

— А здоровенного детины такого, вампира, кстати, нет? — не унимался я.

Я б не удивился, если бы ближе всех к нам стоявший матрос снял свою круглую шляпу и оказался бы полицеймейстером Шварцем.

— Да нет же, нет, — сказал шкипер. — А что, они тоже хотели плыть в Амстердам?

— Не знаю, не знаю, — пожал я плечами.

— Не спускай глаз с этого умника, — вполголоса приказал Мирович велетеню.

— Да куда он денется с корабля? — возразил Марагур.

— Он никуда не денется, он украдет у кого-нибудь пистолет и перестреляет нас, — прошипел Василий Яковлевич.

Я подумал, что воспользуюсь его советом — если случай представится.

— Мы скоро отчалим? — спросил Мирович.

— Через полчаса, — ответил шкипер.

— Поторопитесь, пожалуйста, давайте отчалим по возможности поскорее, — попросил Василий Яковлевич.

Спелман проводил нас в кубрик, находившийся в рубке за фок-мачтой, и показал каюты. Всего их было четыре.

— Здесь две каюты свободны, — сообщил Джон. — Если вам мало, я прикажу боцману, и он уступит вам свою каюту. Она находится по соседству с моей на корме.

Эта мысль пришлась Мировичу по нраву.

— Мистер Спелман, — сказал он, — мне кажется, будет удобно, если мы втроем разместимся здесь, а наши неразлучные друзья господа Марагур и граф Дементьев — в каюте боцмана.

Видимо, Василию Яковлевичу хотелось держаться подальше от меня, особенно ночью.

— Это запросто, — согласился шкипер и гаркнул. — Боцман!

На крик явился коренастый матрос с таким свирепым выражением лица, что я даже вспомнил капитана-поручика Косынкина и подумал, что Рудольф Кондратьевич был бы счастлив, если бы у его ящера был характер, как у этого боцмана.