Александр Белый - Славия. Паруса над океаном (СИ)

Пролив Дрейка, который отделял самую южную часть континента — Огненную Землю от Антарктики, мы для прохода даже не рассматривали. И не потому, что пришлось бы огибать значительные расстояния, а потому, что там встречаются холодные и теплые течения, что является причиной почти круглогодичных сильных штормов, высота волн достигает пятнадцати метров. Это, конечно не тайфун, но все равно, избави нас Бог от подобных испытаний.

Наш путь лежал на вход в Магелланов пролив, довольно точно обозначенный на моих лоциях. В южном полушарии это был наиболее безопасный путь, соединяющий Атлантику и Тихий океан. В том мире он, даже после окончания строительства Панамского канала, имел важное значение для мировой торговли. Особенно для перевалки грузов между юго-западным побережьем Южноамериканского материка и югом Африки, а также регионом Индокитая.

В полдень ярко светило солнце, вход в пролив с высокими скалистыми берегами был виден отчетливо. Мы приняли левее и прошли ближе к остро выступающему в изумительно синее море мысу Каталина. Расстояние между берегами было около десяти миль и встречных судов не наблюдалось. Но, памятуя лекции в морской школе, в том числе и об этом проливе, где в узких местах, укрытых скалами, могут встретиться всякие шутники, выбросил вымпел «Боевая готовность».

Дело в том, что с момента его открытия Магелланом, было несколько попыток колонизации этих мест и взятия под контроль. По указанию короля Испании для устройства крепостей и строительства двух городов: «Город Иисуса» и «Город Филиппа», было направлено триста поселенцев. Но через три года какой-то британский пират забрел сюда и нашел вместо города какие-то развалины и единственного выжившего «Робинсона», оказывается, все остальные умерли от голода и отсутствия пресной воды. С тех пор и до середины ХIХ века, пока его не оседлало государство Чили, освободившееся от колониальной испанской зависимости, пролив был бесхозным, а развалины бывшего города так и назывались: Puerto Hambre (Порт Голода).

В лоциях было указано, что здесь часто меняются течения и ветры, поэтому, когда пролив стал резко сужаться до ширины в две мили, а солнце спряталось за отвесными скалами, решил не рисковать и на ночь глядя в узкое горло не входить. Организовал стоянку немного левее прохода, но боевую готовность не отменил, пока высланная на шлюпке к скалам партия наблюдателей не осмотрела и не взяла под контроль дальние подходы с обеих сторон.

Ночь прошла спокойно и, когда верхушки скал ярко вспыхнули от утреннего солнца, а у входа в пролив было еще пасмурно, с наблюдательного поста вернулись караульные. Они доложили, что узкое горло имеет ширину в две мили, а дальше пролив опять расширяется до миль восьми-девяти, и по всей видимой части водной поверхности, других посторонних судов не наблюдалось.

В лоциях было указано, что длина всего пролива — триста десять миль, а значит довольно широкий, прямой участок в сто миль мы надеялись пройти за световой день. Оно так и получилось, миновав рано утром развалины Порта Голода, мы к завершению третьей вахты [58] 20–00 часов. подходили к резкому повороту на северо-запад, самому узкому и ответственному участку пути, протяженностью сто пятьдесят миль.

Солнце уже скрылось за вершиной горы, но и плановую дистанцию дневного перехода мы прошли, поэтому, милях в четырех от пересекающих путь каменных берегов, скрадывавших поворот пролива, отдал команду рифить паруса. «Алекто» по инерции еще резала волну, как вдруг из-за поворота наглухо закрытого от обзора высокими скалами, сначала вынырнул бушприт с кливерами, а затем, стал неумолимо выползать нос самого настоящего боевого фрегата четвертого ранга с двумя орудийными палубами. Его пушечные порты, как и у нас, были открыты и готовы к бою, но дистанция выстрела была запредельной, около двух с половиной миль.

— Рулевой! — с трехсекундной заторможенностью заорал во всю глотку, — Курс двадцать четыре румба! Сигнальщик! Вымпел «Всем поворот влево».

— Есть курс вест! Есть вымпел «Поворот влево», — кричали вахтенные матросы, а правая палуба при резком повороте стала заваливаться вниз.

— Марсовые! Гафель к смене галса! Опердек, готовность?!

— Оба борта готовы! — услышал из люка голос командира пушечной палубы сержанта Сагайдака. И в это время из-за скал сорокашестипушечный фрегат вынырнул полностью. Увидев развивающийся на корме флаг Испанской империи, с облегчением вздохнул, точно такие же были подняты и на наших судах.

— Сигнальщик, спустить вымпел «Боевая готовность»! Опердек! Закрыть пушечные порты! Марсовые, убрать паруса! — мой голос стал хриплым, а пальцы рук, вцепившиеся в ограждение квартердека, стали слегка подрагивать, пошел адреналиновый откат. Уж очень быстро пришлось реагировать на вероятную угрозу. Если бы это были англичане или голландцы, которые ни в военное время, ни в мирное, особенно находясь на краю земли, добрым отношением к испанскому флагу не страдали, нам бы мало не показалось.

Я узнал этот фрегат. Это был тот самый «Святой Себастьян», на котором мы, будучи курсантами, проходили практику и ходили к берегам Америки. Именно на нем в должности старпома должен служить Луис. Следом из-за скал стали появляться две двухмачтовые стремительные бригантины и три толстых шхуны. Взглянув в подзорную трубу, отчетливо увидел стоящую на шканцах с поднятыми подзорными трубами группу офицеров, а среди них Луиса и своего бывшего капитана дона Переса.

В это время капитан шхуны что-то крикнул, и носовая мортирка глухо бахнула холостым выстрелом, предлагая встречным судам остановиться и лечь в дрейф. Мы и так планировали здесь остаться на ночь, поэтому, приказал отдать якоря.

— Фомка! — позвал слугу, который после ужина всегда ошивался где-то поблизости. И точно, его курчавая голова пряталась за ступеньками шкафута, — Приготовь зеленый хубон, шляпу, ботфорты.

При выходе в море, на борту корабля всегда носил походный костюм и мягкую легкую обувь. В прошлом году мастер Пьетро Муньоса из Малаги и три мастерских обувщиков очень неслабо заработали, пошив по моему заказу шесть сотен свободного покроя штанов, курточек и глубоких бескозырок, все четырех разных размеров, а также сто десять детских комплектов для курсантов с заворотом на вырост. Однотонной одежда не получилась, были зеленые, серые, синие и черные костюмы, да ничего страшного, в будущем это дело упорядочим. А вот для снятия мерок на обувь, мастеров приглашали прямо на корабли. Потом, правда, матросы и офицеры и сами стали себе справлять нормальную обувь и одежду.

— Арсен, — повернулся к вахтенному офицеру, — Прикажи готовить шлюпку, а я пока переоденусь.