Дмитрий Никитин - РЯВанш!

Ваше превосходительство! Мы же в Цусимский пролив вошли. До Японии пятьдесят миль! Противник нас скоро обнаружит, если уже не обнаружил. А у нас ни одного эсминца в прикрытии.

- Не бойтесь, Константин Петрович! Нет у японцев здесь ничего, кто нам среди бела дня опасен. Мы все их миноносцы за тридцать кабельтовых перетопим...

- А подводные лодки, а авиация?

- Полно, какая у японцев авиация! Да и в подлодки японские я не верю. Ну да ладно, поостережемся. Будем курсировать в проливе на шестнадцати узлах, противолодочными зигзагами. Все свободные от вахт пусть наблюдают за морем. Кто заметит перископ или торпедный след - тому от меня сто рублей! Нет, двести! А кто пароходный дым увидит, тому пятьдесят рублей! Не зря же мы сюда, в конце концов, пришли. Если даже "Сетцу" не перехватим, можно транспорты японские пощипать. Вы же, Константин Петрович, на старом "Рюрике" в прошлую войну здесь с Владивостокским отрядом действовали. Вот и нам можно поохотиться на японские пароходы. Хоть какая будет да заслуга перед престолом и отечеством. Так и напишем в рапорте: решительным броском на юг были разрублены важнейшие вражеские коммуникации!

- Изрядно угля так изведем, ваше превосходительство. Может до Владивостока не хватить.

- Да хватит, должно хватить! - Веселкин взмахнул пухлой ладошкой и быстро покинул мостик. Желудок вновь охватывили спазмы мучительного голода, как обычно бывало с ним при нервных потрясениях. Спускаясь по внутреннему трапу, адмирал услышал, как наверху не стесняясь громко заговорил Иванов:

- Да может он просто время тянет, выдумывает как полным дураком не выглядеть. Иначе зачем это мы, получается, пока остальная эскадра дралась, попусту туда-обратно ходили, с юга на север, с севера на юг. Ладно, если япошки нас не заметят, авось минует беда...

- Но я-то запомню, - подумал про себя Веселкин. - Не быть тебе, Тринадцатый, адмиралом!

Взрезая форштевнями роковые для русского флота воды Цусимского пролива, "Бородино", "Кинбурн" и "Наварин" шли в пеленге, часто меняя курс. У борта, на башнях и на всех прочих доступных им возвышениях толпились матросы, напряженно вглядываясь в окружающее море. Многим, впрочем, это занятие уже надоело, матросы что-то негромко обсуждали, собираясь кучками, переходили от одной группы к другой.

- Измена, братва!

Громкий выкрик раздался внезапно с прожекторной площадки кормовой дымовой трубы "Наварина". Кричал, размахивая скомканной в кулаке бескозыркой, кондуктор Дыбенко, который уже отличался накануне, самоуправством перенацелив орудия концевой башни по японскому крейсеру "Читозе". Тогда Дыбенко по приказу командира корабля капитана 1-го ранга Зеленого должны были отправить в карцер. Однако потом командира уговорили отменить приказ, крейсер всё же Дыбенко потопил.

- Измена! Командиры и офицеры японцами куплены! Нашего дорогого товарища славного адмирала Колчака предали! Эскадру разделили, чтобы врознь погубить! Адмирал Колчак второй день в одиночку бьется! Крейсер "Нахимов" вот только что потопили. Сколько на нем матросов невинных погибло! И нас всех на погибель сюда завели, в самую Цусиму, японцам в зубы! Пусть командиры поворачивают к Колчаку! А не то за шкирку и за борт!

Толпа на палубе грозно зашумела. Несколько активистов сразу придали волнениям среди матросов организованный характер. Часть в кинулась к оружейным, другие окружили кольцом оказавшихся поблизости офицеров, а остальных заблокировали в каютах или на боевых постах. Сделавший карьеру на штабных должностях и известный своими либеральными взглядами капитан 1-го ранга Зеленой решительно отверг предложение бывших с ним на мостике офицеров попытаться подавить мятеж силой. Зеленой направился к матросам, чтобы "прояснить недоумение". В результате через 10 минут "Наварин" оказался фактически во власти Дыбенко. Захваченный его людьми Зеленой дал указание вахтенным офицерам выполнять указание "временного судового комитета". Матросы-сигнальщики непрерывно передавали на другие корабли сообщения о смене власти и требования Дыбенко "прекратить измену и идти назад к Колчаку!"

Теперь заволновались команды на "Кинбурне" и "Бородино". Члены бывших там подпольных ячеек импровизировали на ходу, организуя агитацию и одновременно беря под контроль важнейшие центры дредноутов. На "Кинбурне" бунтовщики почти не встречали сопротивления. Офицеры, пораженные внезапным неповиновением команды, вели себя пассивно, ожидая приказов от командира корабля. Однако 50-летний капитан 1-го ранга Фролов, мирно прослуживший последние годы в должности начальника Отдельных гардемаринских классов и назначенный на "Кинбурн" перед самой войной выслуживать ценз перед отставкой, оказался неспособным к каким-то активным действиям. Нерешительность большинства офицеров, помимо прочего, объяснялась еще и тем, что наивные обвинения матросов не казались им совсем уж беспочвенными. Действительно, ради чего, спрашивается, сильнейшие русские сверхдредноуты уклонились от участия в сражении? Если не измена, то что же тогда?

"Кинбурн" вслед за "Наварином" перешел под контроль матросского "комитета". Красные флаги они еще не поднимали, но подчиняться командирам отказывались категорически. Ситуация на "Бородино" была напряженная, но, благодаря решительности и авторитету среди экипажа Иванова Тринадцатого, команду пока удавалось держать в повиновении. На корабле пробили боевую тревогу и, сразу же, - пожарную и водяную. Матросы живо разбежались по постам, а пытавшихся противодействовать зачинщиков препроводили в карцер. Дыбенко с "Наварина" потребовал по радио от имени "сознательных матросов, унтер-офицеров и офицеров" ареста "самодура и изменника" адмирала Веселкина, обещая, в этом случае, исполнять все исходящие от Иванова распоряжения. Тот в ответ дал радиограмму, что любое неисполнение приказа в условиях войны является прямой изменой государю и отечеству. Контр-адмирал Веселкин во время этих переговоров сидел, обхватив голову руками, в своем принесенном на мостик кресле, его сгорбленная грузная фигура олицетворяла собой крайнюю степень отчаяния.

Между тем "Наварин" приблизился к "Бородино", оказавшись всего в трех кабельтовых по его правому борту. Башни мятежного дредноута одна за другой пришли в движении, пытаясь навести орудия на флагманский корабль. Иванов, стоя на мостике, неторопливо отдавал приказы на центральный пост. Орудийные башни "Бородино" быстро и синхронно развернулись на "Наварин", демонстрируя четкость централизованного управления. Это так отличалось от того, как наводили вразнобой орудия на восставшем корабле, что стало полностью ясно - если будет бой, Иванов с одним своим дредноутом разнесет два "революционных" корабля всего за пару минут. Вскоре с "Кинбурна" пришло сообщение, что командир Фролов вернулся к управлению. Дыбенко с "Наварина" дал очередную радиограмму, что будет подчиняться только командующему эскадрой, и потребовал от всех е немедленно идти на соединение с Колчаком. Чувствовалось, что революционеры на "Наварине" держали себя все менее уверенно. Иванов уже обдумывал, как можно было бы попробовать послать туда отряд офицеров и надежных матросов, как вдруг с донесся крик с наблюдательного поста на фок-марсе: