Сергей Гужвин - Иванов, Петров, Сидоров

— Какой ужас! — Ирина прикрыла платочком рот, потом гневно топнула ножкой, — ну и не женился бы, зачем убивать!?

— А как по-другому не жениться? Шестого апреля, всего полгода назад, они помолвлены. Хода назад нет. Сказать "я передумал", не получится. Скандал, позор на весь мир. Что делать жениху? Вот он её и пристукнул.

— Какой ужас, — повторила Ирина, — какой ужас!

— А ведь он её любил, — сказала Татьяна, — очень сильно любил, уж поверьте мне! Что же он пережил, чтобы решиться на такое?

— Ипатьевский подвал он пережил, что же ещё! И две революции. Мало? И весь двадцатый век пережил! Достаточно? Его не ругать надо, а пожалеть.

Иванов удивлённо посмотрел на Петрова: — Ты никак его защищаешь?

— Не защищаю, а жалею! Тяжела она, шапка Мономаха. Нам не понять. Ещё неизвестно, как бы мы повели себя в такой ситуации. Думаю, ещё не одна голова в империи покатится, да и не только в империи. Слишком высоки ставки.

— Всё равно, убивать женщин – неправильно! — Сидоров несогласно помотал головой, — что это ему даст? Если он теперь такой крутой мэн, то может наплевать на истерики жены, и гнуть свою линию. Разве что другая родит ему здорового наследника? Чистейший эгоизм, причём тут интересы империи?

— Ну, не знаю. Династический брак, это всегда альянс государств. Посмотрим, кого он в жёны выберет. Думаю, что это будет очень скоро.

В обед Сидоров сбегал к консьержу за газетами, и приволок их целую охапку. Смерти Алисы Гессен-Дармшдатской были посвящены заметки практически во всех газетах. Заголовки кричали: "Страшная трагедия в Дармштадте", "Гессен в трауре", "Россия в трауре", "Наследник Российского престола безутешен" и даже "Весь цивилизованный мир содрогнулся". Иванов отложил французские газеты и взялся за немецкие. Понятно, французы перепечатывают у немцев.

Немецкие газеты сообщали, что Гессенская принцесса, 22-х лет от роду, умерла в ночь с 1 на 2 октября, во сне. Видимых повреждений обнаружено не было. Врачи констатировали разрыв сердца. Похороны по лютеранскому обряду назначены… и так далее.

Во французских газетах было то же самое, но более сентиментально и с подробностями, явно придуманными.

Из посольства принесли билеты, на "Nord-Express", на 16 октября.

Иванов поднялся: — Пойду, поброжу по городу Парижу, а то в номере я что-то засиделся, — и кивнул Сидорову: — Пойдёшь со мной?

— Пойду. А вас я попрошу остаться! — Сидоров развернулся, к вскочившим было, младшим Петровым, — останетесь с женщинами, что-то на душе у меня не спокойно.

— Опять дембилизмом занимаетесь, дядя Лёша, — прогундосил Андрей.

— Дембилизм, это когда рядовой Андрейка моет парижскую мостовую зубной щёткой, а сейчас – задача сохранить вещи и уберечь женщин, товарищ часовой. Вдвоём из номера не выходить, всегда кто-то один должен оставаться. Здесь наше всё, и аппаратура, и деньги.

Сидоров пропустил вперёд Иванова, и вышел из номера. Прошли к Петровым, постучали.

— Открыто, — отозвалась Татьяна.

— Танечка, можно мы Саню у тебя украдём? — Иванов сделал знак Петрову, мол, собирайся.

— Куда пойдёте? — спросила Татьяна.

— Пойдём, Париж попугаем, хотя, чем можно испугать Париж?

Филера Иванов заметил, когда они выходили из "Хотела". Не обратить на него внимания было сложно. Франт – клетчатый костюмчик, плащик, огромный чёрный зонт с ручкой-загогулиной, котелок на голове, под котелком – острые усики, стоял на углу гостиницы. Всё бы ничего, но он внимательно читал развёрнутую газету на вытянутых руках, несмотря на порывы осеннего ветра.

Николай засмеялся, вслед за ним засмеялись и Александр с Алексеем.

— Ему бы очки, — сказал Петров, — и я бы подумал, что он из контрразведки Буркина-Фассо.

— Ну, и зачем ты АбкакАл контрразведку Буркина-Фассо? — смеясь, спросил Иванов.

— Потому, что в Буркина-Фассо контрразведки нет, да самой Буркина-Фассо тоже, хм…или самого?..

Они свернули на Le boulevard de Sebastopol. Сидоров закрутил головой: — В какой кабачок завернём?

— Ни в какой. Мы на войне!

— Конечно, на войне! Где наркомовские граммы?

— Иди, дыши парижским воздухом, говорят, он тоже пьянит.

— Ладно, тогда давайте заглянем к мэтру Крюшо, очень мне его плюшки прошлый раз понравились.

— Лёша, то, что мы с тобой прошлый раз ели у этого сантимЭтра, называется "круассаны".

— Вот именно, вторая часть слова мне чего-то не нравится, поэтому, давайте обзовём их плюшками. Поехали.

Они остановились, выглядывая таксиста на кабриолете. Усаживаясь в подскочившего лихача, Иванов глянул назад, и увидел знакомого франта, тоже голосующего у дороги.

— Э-ге-ге, ребята, да за нами хвост, — сказал он друзьям, — Буркина-Фассо не дремлет.

Петров дал вознице франк: — На бульвар Капуцинок.

Сидоров, севший сначала лицом вперёд по ходу движения, пересел, чтобы смотреть назад.

— Какие мысли? — спросил Петров.

— У меня мысль одна, — Иванов с удовольствием разглядывал Эйфелеву башню, которая возвышалась над ними и медленно уплывала назад, — ваша попытка скупить весь Париж за один день не осталась не замеченной. Лёша, доставай свою базуку, будем отстреливаться.

— Придумал! — Петров хлопнул ладонью по кулаку, — давайте заманим этого клоуна в подворотню, где мы проявлялись, и хакнем его. А потом пойдём к Крюшону.

— Вот кто у нас киллер! — обрадовался Сидоров, — ещё фамилию не спросил, а уже "хакнуть". Ещё на меня бочку катил!

— Вот-вот, — поддакнул ему Иванов, — и поведайте нам, господин капитан второго ранга, почему за вами гоняется контрразведка Буркина-Фассо?

Так, незаметно за разговорами, они прикатили на бульвар Капуцинок. Проезжая мимо знакомого бистро, Сидоров толкнул возницу в спину. Коляска остановилась и они вышли.

Медленно прошли мимо бистро, в зеркальных витринах которого отразились и они, и фланирующая публика, и их преследователь. Завернули в переулок, потом ещё раз.

Рассредоточились по углам и притихли.

Филер выбежал прямо на них. Иванов сделал подножку, Петров навалился сверху всей своей массой, Сидоров вывернул руки. Всё, как когда-то в школе. Сила молодых тел пьянила.

Иванов сунул руку франту во внутренний карман, пошарил, достал бумаги и стал рассматривать.

Сидоров за волосы поднял голову поверженного, посмотрел ему в глаза и подмигнул: — Вот так-то, брат мусью!

— Отпустите его, он русский, — сказал Иванов, полистав документы пленного, — капитан Костромин Иван Никифорович, помощник военного агента, прошу любить и жаловать.

— Ну вот, на самом интересном месте, — с сожалением сказал Петров, встал сам, рывком поставил незадачливого капитана на ноги.

Сидоров подобрал слетевший котелок и подал пленнику: — Ай-яй-яй, нехорошо разбрасываться казённым имуществом.