В. Бирюк - Косьбище

А тут как-то… Спокойно, где-то даже академически: «Вот этому персонажу надлежит закончить своё пребывание в юдоли земной. Выбирайте наиболее подходящее время, место, способ, обстоятельства». А я знаю — какие это: наиболее подходящие? А может — не надо, может обойдётся как-то? Ну, поумнеет он, образумится. Поставит свой немалый боевой опыт на службу прогрессу и развитию в моём гуманистически мыслящем лице? Или просто будет добывать «хлеб насущный в поте лица своего»? Я ему земельку дам, коровку. Неволить сильно не буду, податями там давить или повинностями. Бабу подберу не такую… стратегически мыслящую. А? Ведь грех же смертный! Смертный грех, если кто не знает — это который не смывается смертью.

Засунь себе, Ванька, свои самокопания… в место для самокопания. А поскольку «смертный грех» остаётся на душе и после смерти, то и убивать деда будешь ты сам. Потому как у туземцев — душа. А у тебя — всего только психо-матрица. Потому что они верят в бога, и в загробную жизнь, и в Страшный суд. «Боже сильный, боже правый». Не в смысле: «не левый», а в смысле… ну точно не «левый»!

А я люблю вспоминать «Непричёсанные мысли» Ежи Леца:

" — Верите ли вы в бога?

– Конечно. Если он есть»

Так что у тебя, Ванюша, не «всего только психо-матрица», а «ого-го какая штука!». Существенно повышает свободу личности! В части очистки мира от других личностей. Плохих, гадких, вредных. Свобода ассенизатора. «Всё дерьмо — ваше. И ни в чём себе не отказывайте».

…

«Дерьмо» в моё отсутствие на заимке, было уже подвергнуто первичной переработке. Несколько неожиданным образом. Я же велел Ноготку сделать так, чтобы «сладкая парочка» более не бегала. Кудряшок лежал во дворе на земле на животе и скулил. Ноготок сидел у него на спине и старательно заматывал ему ступню ноги тряпкой. Вторая уже напоминала надетый музейный бахил.

– Это что?

– Чтоб не бегал.

Ну, это я и так сообразил. Только не понял, как обувь, принятая к обязательному ношению в зонах вакуумной гигиены, решает проблему излишней свободы перемещения своего носителя. Николай немедленно кинулся просветительствовать:

– Ты ж сам рассказывал. Про каких-то поганых, ногаев что ли. Они-де, непокорных полонянок в степи бросают. А прежде разрезают им подошвы, набивают в разрез сечённый конский волос и зашивают. Не убежишь. Ну, мы так и сделали. Только ж он тебе живой надобен. Вот мы раны подорожником обложили и тряпками всё замотали. Вроде, и ходить не сможет, и сам не сдохнет.

Прогрессор хренов! Думать же надо когда рот открываешь! Что ты тут вообще хорошего спрогрессировал? Дамские чулочки с лифчиком, «убийство при попытке бегства» да «следственный эксперимент». А, ещё — публичная порка взрослого свободного человека плетью по голой заднице. И «махнём не глядя» для превращения уважаемого владетеля, боевого ветерана в раба, в холопа.

Единственное полезное: коса-литовка. Да и то — только два опытных экземпляра. Кпд у моего прогрессорства — как у паровоза. И теперь вот — «нарезка ступней непокорного пленника по-ногайски». Интересно, прогрессорство всегда подразумевает внедрение чего-то доброго, прогрессивного в целевое общество. Только предки, как и потомки, дети наши, всякую гадость, негатив ловят на лету, а вот что-то позитивное, добропорядочное, упорно не воспринимают.

– Ты вот не сказал — как разрезы вести. Так мы прикинули и сделали: два — поперёк пятки, два — поперёк по подушечкам под пальцами. Как думаешь — хватит? Или надо ещё и вдоль резать?

Здорово — мой собственный ливер уже не реагирует на такие подробности. Сильно ты, Ванюша, изменился. История с кузнецом весьма тебя… продвинула. Вот, сделал единственное полезное дело — косу построил, и уже привык. Привык, что живых людей можно резать, можно забивать кнутом до смерти. Если дело и дальше так пойдёт — к первой паровой машине уже и массовой забой безоружных пленников по Тамерлану будет нормой жизни.

– А бабёнка где?

– А вона, в углу.

В углу двора к столбу забора была привязана Кудряшкова жёнка. От вчерашней весёлой, резвой, светившейся от счастья девчушки, остался только общий рост. Без одежды, с распущенными, свалявшимися в космы волосами, с расцвеченными синими полосами спиной, ягодицами и ляжками, с потёками засохшей крови на внутренней стороне бёдер и под носом, она имела странно пятнистый вид. Над ней кружил столб жужжащих мух.

– Мы её, стало быть, за руки к столбу подвесили, выпороли маленько прутом, да и навозом конским жидким обляпили. Постоит маленько на солнышке, мух покормит — в разум войдёт.

А вот это явно вполне местное, святорусское. Без моего прогрессорства. И надолго: точно воспроизводит картинку, которую один из русских писателей описывает в середине 19 века при посещении поместья своего соседа. Кстати, российского дворянина, милейшего человека, не чуждого изящной словесности. Только там у столба стояла голой и кормила навозных мух девочка-служанка. Что-то она с одеждой барина не так сделала — то ли кальсоны барские не погладила, то ли наоборот — подгорели они под утюгом.

Я как-то отвлёкся, как-то подзабыл про деда Пердуна. Но тот напомнил: стоя на коленях посреди двора, выплюнул, наконец, всю русскую землю. Которой я его накормил. И возвысил голос. «Не могу молчать». Не можешь — не молчи. Но зачем же обязательно материться?

Всё, Ванюша, слушать это поток оскорблений лично ты можешь без ограничений. Этот кусок говорящей микроплазмы может и дальше сотрясать воздух, потому, что оскорбить тебя он не может. Как воронье карканье. Но есть люди вокруг. Для них этот бред акустический — плевок тебе в лицо. Если ты это пропустишь — они так и запомнят: бояричу Ивану можно и в морду харкнуть. И он — утрётся. Где, как, когда это их ошибочное представление даст отдачу — неизвестно. Можно ли будет «вправить им мозги» простым разговором, или придётся забивать кнутом до смерти, как того же кузнеца — один бог знает. Не хочешь терять своих людей — не давай им возможности оказаться в ситуации, когда тебе придётся выбивать из них иллюзии.

– Деда — к столбу.

– Как бить-то? Плеть брать или кнут?

– Нет, Ноготок. Это не твоя работа. Мне Сухана учить надо. Ну, мертвец прямоходящий, бери свой дрын прямолетящий.

Я чту закон. Я не империалист-колонизатор — я чту законы той местности, где нахожусь. Это британский министр может сказать по случаю законодательно обоснованного отказа России выдать подозреваемого в убийстве: «Когда Великобритании нужно — многие страны и собственные законы меняют». А я на «Святой Руси» следую «Русской Правде». Там сказано: хозяин может убить своего холопа. Без объяснения причин — как отказ американского посольства во въездной визе. По «Правде» есть ситуации, когда господин обязан казнить раба, есть ситуации, когда господин обязан казнить всех рабов и рабынь в доме. Но это обязанности. А право — в любой момент любым способом по своему усмотрению. Право собственности над «орудием говорящим», скотинкой двуногой. Вот если спьяну — плати виру князю. Но я хмельного уже столько времени в рот не брал.