В. Бирюк - Косьбище

Великий Уильям Уоллес в реальности несколько отличался от Мела Гибсона в «Храбром сердце». Он в самом деле ввёл пику для защиты шотландской пехоты от английской конницы. Современники описывали шилтрон как «медленно движущуюся стальную стену», хотя дословное значение — «движущийся лес».

Похоже, фраза из Макбета: «Пока Бирнамский лес пойдёт на Дунсинан» имела для Шекспира и его зрителей ещё и военно-тактическое значение. С этническо-политическим привкусом. Именно в таких построениях восставшие шотландцы били своего законного английского короля. А при Шекспире Шотландский король стал королём Англии.

Англичане нашли противоядие — валлийские лучники. В 1298 году при Фолкерке лучники пробили бреши в «лесу шотландских пик». Именно лучники расстреляли безщитовых пикинёров. Следом, в эти дырки в пехотном строю, ворвалась тяжёлая английская конница.

Уоллес был разбит, бежал во Францию, побывал в Риме. Но через 6 лет вернулся на родину. И был сдан соотечественником-шотландцем англичанам. «Шотландия — это святое. Но родня — святее». Уоллес когда-то убил чьего-то родственника, и ему отомстили — выдали врагам. Агрессорам, карателям, оккупантам и колонизаторам. Гибсон в последние минуты своего персонажа — Уоллеса кричит: «Freedom!» — свобода! Но для нормального шотландца… свобода — оно, конечно… но клан — дороже.

Уоллес был повешен, выпотрошен, четвертован. Через 30 лет Шотландия отвоевала себе свободу. Через 300 — присоединила к себе Англию. В основе — тяжёлая пика. Её потом использовали и швейцарцы, и немцы. Первые ряды Преображенского полка до завершения Северной войны тоже пёрли на врага с такими брёвнами в руках. А пика короткая, более соответствующая трёхлинейке с примкнутым штыком, появится только в 18 веке. И совершенно другая техника применения — нет скольжения по ладони левой руки, как у винтовки, есть удары оружием по оружию, чего нет у дзё. Преимущественно — оружие для конного. Уланы, казаки. Первая стычка между англичанами и немцами в Первую мировую войну состояла в том, что на узенькой улочке бельгийского городка четыре германских улана запутались в своих стальных пиках. «И англичане начали стрелять».

Может, совместить все три техники? Пику, винтовку и посох? При том, что я толком не знаю ни одной… А, всё без толку — всё равно левая рука русского копейщика всегда занята щитом.

Отработанные мною и Суханом приёмы штыкового боя менее чем через семь месяцев спасли нам жизни и позволили одержать победу над погаными. Маленькую, вовсе и не известную, не великую победу. Однако же следствием её через 10 лет явилась победа великая: Коба, «хитроумный грузин», половецкий хан Кобяк был истреблён мною вместе с роднёю и войском своим. Сия победа сохранила и Киев, и Подолию, и многие тысячи душ православных. Коли хотите вы, чтобы дела ваши к великим и славным победам приводили, то избегайте брезговать учениями, коии хоть бы и к малым победам привести могут. Верно люди говорят: «Навык карман не оторвёт». Всякое умение к пользе приложимо. Уж коли взялся за доброе дело, за истребление врагов Руси, то и выучись дело сиё делать хорошо, правильно.

– Господине! Тама… эта… ой!

В ворота, ведя коней в поводу, с непокрытыми головами и непрерывно кланяясь, вошли два мужичка. Филологические паразиты вылетали из Фильки, который шёл первым, непрерывно. От этого он пугался и запинался ещё сильнее. Пока вообще не замолчал. Оба, теперь уже моих, смерда испугано рассматривали мёртвого и окровавленного Пердуна, голую, торчащую из корыта привязанной за волосы к жерди головой, Кудряшкову и свернувшегося на земле калачиком, непрерывно стонущего, самого Кудряшка. Они судорожно крестились, роняя шапки вместе с поводьями. Не закончив крестное знамение, натыкались взглядом на следующую картинку, ахали, что-нибудь снова роняли, кидались поднять, снова подымали сложенные пальцы ко лбу… Наконец Филька смирился с ужасным, неизбежным, но пока неизвестным будущим, и выдохнул:

– Вот…

– Ноготок! Отдай этим… добрым людям коней. Кони эти были батюшкой моим Акимом Яновичем из Паучьей веси уведены. Нам они без надобности, а «паукам» — для дела нужны. Отведёте коней в Паучью весь, Хрысю на двор. Который Потане Рябиновскому — отец. Там и оставите, дальше он пускай сам разбирается да раздаёт по хозяевам. Скажите, что боярич Иван коней селянам возвращает, как нужда отпала, и свары с ними не желает.

– Дык вона чего… а мы-то думали… ну тогда ладно… а ежели они биться будут? ну мы ж вроде эта… ну… твои значится… а ты сам, вроде, Рябиновский… хотя говорят… ну… дескать батюшка твой тебя значит… а мы нет, мы ни вот столько не верим… а они-то злые… и слух прошёл… а ежели они нас… то тогда как? да и наших-то коней… не, боязно… а может мы того… ну коней… покудова? а после… ночью к примеру… не, ночью нельзя — упыри придут… а чего им тута делать… а ты вона глянь… да уж, кровищи богато… точно заявятся… или ещё когда… опять же — мимо Рябиновки ехать… а ну как батюшка твой… ты с ним вроде… и коней заберёт и нам по шее… да если по шее — ладно, а то говорят, там кузнеца насмерть запороли… так этот же и запорол… а там что своих таких же гадов нет?… а у нас дети малые…

– Хватит! Недоуздки — одеть, коней — повязать, со двора — марш!

– Чего? Эта… Какая «Маш»? Которая в колоде вымачивается? Так её, вроде, …

– Вон отсюдова! Бегом!

Мужички суетились, бестолково бегали по двору, совались во все дверные проёмы, хватали и тут же роняли всё, что попадало под руку. Наконец, Ноготок накинул на последнего коня недоуздок, привязал к остальным, и, дав бедному крестьянину пинка, направил Фильку в сторону ворот. Белобрысый напарник, непрерывно кланяясь и приседая, побежал следом, ведя в поводу их собственных коней. «Добрые люди» даже не удосужились отойти от ворот. Как только они перестали нас видеть — немедленно остановились и принялись делиться впечатлениями. Я опять начал заводится, но Ноготок опередил: выглянул из ворот и помахал селянам своей двухвостой плетью. Немедленно зазвучавшая резвая рысь удаляющихся лошадей подтвердила эффективность демонстрации инструмента вразумления народа российского. В том числе, и в части установления надлежащего конского аллюра.

Наведение порядка — занятие увлекательное. Особенно — на чужом подворье. Не могу вспомнить ни одного попаданца, который бы топал ножкой по стропилам на предмет проверить: «уже совсем сгнило или ещё постоит?». Д'Артаньян, как счас помню, в первом же эпизоде своей прогулки в сторону Парижа, провалился сквозь крышу. Так он хоть убегал, жизнь свою спасал. А я свою на этой крыше — чуть не угробил. Сгнило всё нафиг.

Я уже говорил, что деревню не люблю? Я ещё не раз повторюсь. Ну где тут найти нормальный брус от Хонки? Бревно выворачивается наизнанку и в таком виде склеивается. Получается клеенный брус. Потом пропитывается. Всяким разным. И не гниёт, и не горит, и в воде не сыреет. Это даже не двадцатый век — это конкретно третье тысячелетие, конкретно правильная и непрерывно контролируемая технология.