В. Бирюк - Парикмахерия

Мда… Гениальные и далеко идущие планы тотального прогресса и безбрежной демократии разбились о рифы эрегированных членов туземцев. Что в истории человечества — не ново, банально и регулярно.

Что ж вы так, Михаил Юрьевич, элегичны? Печальны и даже безысходны. Или у меня своих печалей мало? А тут ещё вы со свалки лезете. «С насмешкой горькою…». В родстве с Лермонтовыми состоять чести не имею. Хотя… если отсюда до его рождения шесть с половиной столетий, и если сейчас активно начать… «Прости, сынок…». Думай, Ванька, думай. И стог смётывать кончай.

А и правда — под мои размышления о проблемах психологии малой группы в условиях неудовлетворённых сексуальных потребностях при несбалансированной демографической ситуации и неустойчивой социальной структуре — сено сгреблось, скопнилось и застогосметалось. Солнце висело уже низко над горизонтом, пора и честь знать.

Пока Хотен с остальными причёсывал стог, я успел поплескаться в ближайшей болотной луже (слава богу — нет пиявок!) и оценить работу косцов. Парни были явно встревожены, ожидая моей оценки их трудовой деятельности. Но я выразился… благосклонно. Конечно, по сравнению с недавним эффектом применения «двух взбесившихся самоходных сенокосилок с сорванными ограничителями» — раза в четыре меньше. Но ничего, навык у ребят уже появился, будет лучше. Даже в ГУЛАГе первые три дня зекам нормы не давали — время на адаптацию.

Почувствовав моё доброе настроение, Хохрякович начал старательно подлизываться. Задавая глупые и не очень вопросы о самом процессе косьбы. «Как мудрый господин его видит, и вообще…». Любые мои ответы воспринимались с полным восторгом, придыханием и восхищением. Наглый подхалимаж на основе глубоко вбитого страха.

«Женщина и девочка едут в метро. Рядом негр. Девочка толкает маму:

– Мам, глянь, обезьяна в метро!

– Ну что ты такое говоришь! Это человек. Только чёрный. Немедленно извинись!

– Извините.

– Да ладно, девочка, многие ошибаются.

– Мам! Обезьяна разговаривает!».

Вот такой «говорящей обезьяной» я себя и чувствовал. Чтобы не сказал — восторг и удивление. А вот «горнист» с какого-то момента начал нервничать и даже поскуливать. А, ну понятно, наблюдается ещё одно дерево из вышеупомянутого частокола. Хотеном звать. Его звать Хотеном, а зовёт-то он меня. Криком кричит. Потому что дурак — купаться можно только в специально отведённых для купания местах. Сухана-то я погнал мыться в тот же бочажок, где и сам был. А этот… углядел сверху, что Кудряшкова за холмик мыться пошла, и следом. Баба-то ополоснулась на берегу и тут этот… коршун прилетел. Столкнул женщину в воду и пристроился. Бабёнка-то ныне бессловесная, на всё всегда согласная. Только охает. А вот пиявки — нет. И не охают, и не согласные. Когда в их водоёме воду мутят.

Когда в порыве страсти Хотен обнаружил у себя в промежности присосавшуюся пиявку, то очень удивился. Очень громко. Бабёнка до сих пор ухом трясёт — акустический удар. Может, и контузия даже. Вытащили обоих. Кудряшкову — «горнист» оглаживает да успокаивает. А мне — Хотен достался. Я уже говорил, что пиявку просто так отцепить нельзя? Травки подходящей, достаточно вонючей, под рукой нет, сбегали за огнивом. Ага, железячкой по кремешочку… И ещё раз, и ещё разик… А трава, конечно, сухая, но… то потухнет, то погаснет. А это убоище орёт, маму зовёт, с жизнью прощается… Вам приходилось когда-нибудь поджаривать яйца своему смерду пуком непрерывно гаснущей травы? А, ну да, конечно… И вот ради этого я сюда вляпался? Прогрессор-пиявкосниматель. Явно — не «пенко…». Самое плохое — одеколона нет. Не в смысле:

" — Нам два «Тройных» и «Красную Москву».

– Берите три «Тройных».

– Нет-с. Как можно-с! С нами же дама!».

Просто от пиявок отцепляться — одеколон — лучшее средство.

Так, «доброго самаритянина» — изобразил, старых анекдотов — навспоминал, о разных вариантах инцеста — пофилософствовал. Оттягивать больше нет оснований. Пошли, Ванёк, на заимку. Общаться с «озорной тёщей». А также расхлёбывать последствия случайного полового контакта. И не так уж много из тебя вылилось, но вполне может… «волной смыть».

Волна — не волна, а «брызги» были. Явившись на заимку, я обнаружил в поварне мрачную Домну и щебечущую Светану. Щебетала она на тему: «Ах как славно я обустрою гнёздышко для боярича, для себя и для своей дочки!». «Совет вам да любовь». «Совет», явно, от неё, «любовь»… — возможны варианты. При нашем появлении она, естественно, сразу переключила свой щебет на меня.

– Ах-ах, бедненький, ах-ах, как жарко. А вот я тебе щей налью, а вот хлебушка подам. Ты же горбушку любишь? Вот твоя любимая…

То грудью прижмётся, то по головке погладит. Домна аж зубами скрипит.

Тут и остальные мужики подошли. Чарджи только глянул и сразу в тарелку уткнулся. Ещё бы — такое оскорбление: смердячка поменяла потомка потрясателей вселенной на какого-то лысого, мелкого недо-боярина. Вот если бы я её изнасиловал, избил, плетями ободрал, если бы она от меня рвалась и криком кричала — нормально. Хозяин в своём праве, битая простолюдинка — не тема для разговора между благородными витязями. «Молчи женщина, когда джигиты разговаривают». Но если она сама к другому ушла… Сасаклаоебис! (Зарежу).

Остальные ожидают бесплатного цирка: сейчас вятшие сцепятся. Такое острое любопытство в предвкушении скандала.

O tempora! O mores! Так вот, уважаемый господин Цицерон, заговор Каталины, про который вы здесь говорили этими выразительными словами — не более чем частный пример. Поскольку такие гадские народные нравы — во все времена.

Не хочется, но надо. Работаем хамом и скотиной. Иначе не уймётся. «С волками жить — по-волчьи выть». А с волчицами?

– Значиться так. Бабы все располагаются в поварне. Тут и теплее, и суше. И к работе их ближе. (Лучшее место отдаю! Собственное, нагретое). Мужики, все, в тот сарай, где Кудряшок с Потаней. Кто будет сильно пердеть — выгоню в ночную смену. Чего сменять? Сторожей сменять. Устроились тут как… на канарском пляжу. Можно — на кенарском. Птички певчие! Стражи ночной нет, собак нет, любой заходи и режь кого хочешь. Завтра затемно косари — на покос, Хохрякович — старшим. Хотен с бабами — стога ставить. Чего мало? Не поставишь за завтра два стога больших, как сегодня — самого поставлю. И — не стогом. Ивашка с Чарджи и Николаем — в Пердуновку. Посмотреть селян, посмотреть барахло. Домна — по кухне. Остальные на лесосеку. Крыши ставить надо спешно — чувствуете, как парит? — гроза идёт. Всё зальёт. А у нас из крыш — только небо звёздное. Всё понятно?