В. Бирюк - Шантаж

Вторая проблема — из той же серии: «доступ к телу ограничен». Только носит ещё более общий характер. Здешнее общество организовано наподобие команды космического корабля: человек может испытывать иллюзию изоляции, приватности, только за шторкой санузла. Люди, почти все, не бывают одни. Они постоянно находятся в поле зрения соседей, родственников, прохожих. Исключения — единичны. Святые отшельники в местах пустынных, монахи, ушедшие в затвор, и закрывшие за собой вход в пещеры. Некоторые охотники в лесу. Не все: загонная охота, охота «вытаптыванием», охота на крупного зверя — занятие коллективное. Часто — просто массовое.

В населённом месте… Община, одним словом. Не только всеобъемлющая, но и непрерывная, 24 часа в сутки без выходных. Ещё более жёстко это правило действует для «вятших». Если служанка в богатом доме ещё может убежать в чулан и там наплакаться в волюшку, то боярыня даже плачет под присмотром и прислухом людей своих. Аристократ никогда не остаётся один. «Д'Артаньян и три мушкетёра» — это похождения не четырёх человек, а восьми. Пожалуй, только в постели у Констанции пылкий гасконец был один. В смысле: с дамой, но без Планше. И то — слуга знал где, с кем и чем занимается его господин.

Паркинсон, рассуждая о психологии семейной жизни, предполагает, что постоянная возможность сорвать своё дурное настроение на слугах, избавляла аристократических супругов от необходимости устраивать скандалы между собой. Вероятно, это способствовало и вообще формированию норм аристократического поведения — постоянно пребывая в свете софитов общественного внимания, играя главную роль в бесконечной и ежедневной пьесе «Будни N-ской усадьбы» аристократ должен был вести себя соответственно.

Из чего можно сделать очевидный вывод: только тоталитарное общество, непрерывно подглядывающее и подслушивающее за всеми своими гражданами, способно воспитать истинных аристократов. Настоящий джентльмен — человек, выросший под непрерывным присмотром стукачей.

Мне, в нынешней роли шантажиста-спасателя, эти предковые заморочки как серпом… Кстати… Нет, поднимается. Я имею в виду — Спиридон шевелится.

Итак, во двор меня не пустят. Городская стража. Если и пустят, то — не во внутренние, семейные покои. Там — слуги хозяина-посадника. Но если и туда я попаду, то переговорить с посадницей с глазу на глаз — не получиться. Вокруг неё постоянно есть слуги и служанки. Нет, потом-то она может их отослать. Но как начать процесс? Был бы телефон — звякнул, мявкнул бы даме прямо в ухо. Вполне… «келейно». Но до Александра Белла с его «говорящим телеграфом» восемь веков. А так…

Я не могу начать её шантажировать, не сообщив ей на ушко пару слов о моих «подлых замыслах». И не могу убедить её отослать «лишние уши», пока не начну рассказывать про свои «подлости». Замкнутый круг получается. И у попаданцев как-то это ситуация поэтапно не проработана. Мда… Будем разминировать минное поле по мере продвижения по минам.

Сия забота: как на «Святой Руси» к человеку тайно подойти да под рукой переговорить, была и осталася для меня и людей моих заботой важною. Тонкое это дело — первые слова сказать. Где, как, при ком. Как услышавший ответит? Сразу, не подумавши, по сторонам не глядючи… Многие хитрости и уловки довелось мне для сего придумать и людям своим в науку отдать. Вот и эта метода не единожды применена была.

— Спирька, ты же сейчас обратно побежишь? На посадников двор? Возьми меня с собой.

— Ты чего?! Посаднику в поруб проситься собрался?! Так ты ему не надобен — ты ж малолетка. Ну даст кнута для острастки да прогонит.

— Мне посадник без надобности. Только одного во двор меня не пустят. А с тобой — и я пройду. От посадника — тайно.

— Сдурел! Погубить меня хочешь? Или Акима силой отбить собрался?! Мордофиля фофаньская!

Ты смотри — как заговорил! «Мордофиля» означает дурака чванливого, а «фофань» — просто дурака. Придётся успокаивать. Сильно испуганного — ещё большим испугом.

— Спирька, ты жить ещё хочешь? Или уже надоело? Мертвеца моего ходячего звать? Чтобы мертвеца лежачего сделать.

Спиридон с ужасом смотрел на меня. Он медленно елозил ножками, пытаясь отодвинуться, вжаться в стенку. Хороший у него… козлятник. Крепкий. Ни с разбегу, ни давлением — наружные стенки не валятся.

— Не надо писаться, дядя. Ты меня на двор проведёшь и по своим делам пойдёшь. Я там посаднице пару слов на ушко шепну и тихонько уйду. Никто и не вспомнит. Тебе никакого риска.

— Идиот! Там же управитель ваш, Доман! И других мужиков ваших — когда их в круг вытащат — а ты им на глаза попадёшься… А ну как кто опознает? Тебе-то плетей да в поруб, а с меня спрос: коли привёл — почему не сказал?

Судьба попаданца — хуже стипль-чеза. Отнюдь не «гладкие скачки». Вот, на ровном месте возникает совершенно идиотская для нормального человека задача: подойти к незнакомой женщине, сказать ей приватно что-нибудь умное и убраться.

Какая куча страстных и увлекательных историй на ту же тему — подойти к женщине. Про воспылавших страстью идиотов. Хотя бы просто обратить на себя внимание, перекинуться парой незначащих слов. «Только шепнуть ей — люблю. И умереть».

«Ковбой Джо собрался приударить за Мэри. Но чем же привлечь её внимание?

— А покрашу-ка свою лошадь в зелёный цвет. Приеду на ранчо, Мэри выглянет из окошка и скажет: — Какая у тебя зелёная лошадь! А я ей: Мэри! Лошадь — фигня. Будь моей!

Покрасил, приехал, Мэри высунулась из окошка:

— О! Джо! Я вся горю! Я так хочу стать твоей!

— Да ты-то — фигня. Ты лучше посмотри — какая у меня зелёная лошадь!».

Сколько проявлено выдумки, героизма. А сколько денег плачено всяким слугам и служанкам… Море разливанное. А вот наоборот… Когда нужно шепнуть: «не люблю»… Придётся и здесь быть первопроходцем.

Спиридон, тяжко охая и постанывая, отряхивая прилипшую на одежду дрянь, пытался занять вертикальное положение. А я смотрел в никуда, пытаясь представить себе непротиворечивую картинку своего «отхода-подхода» к требуемому приёмнику информации. Ну не красить же, в самом деле, отсутствующего коня в зелёный цвет.

Так, я-то думаю, что смотрю «в никуда», а реально я смотрю сквозь щель над просевшей дверью этого козлятника. В щели виден двор, по двору идёт давешняя девка с полным передником мусорной травы.

— Спиридон, это твоя девка вон по двору гуляет?

Спиридон чуть не заплакал. Стеная и охая, он неловко пытался подняться на ноги, держась за гнилые палки этого заведения.

— О, господи! Дитё бессмысленное! Сопля похотливая! С кем я связался! Тут чуть-что — поруб, кнут, голову оторвут! А ты про девку!

— А ну-ка, покличь её. Быстро. Пока она этот мусор не выбросила.