В. Бирюк - Шантаж

Конечно, вендетты на Руси уже нет… Как бы нет… И, конечно, волынцы своего человечка в обиду не дадут. Просто так…

Но тут случился второй «бздынь» — Переяславский бой. Изю Блескучего киевляне вежливо выпроводили из Киева. И пошли резать «невыпровожденных». «Кто не спрятался — я не виноват» — наша, ещё с детства, общенародная мудрость.

Волынцы «прятались» за волынцев, смоленцы — за смоленцев… За кого «спрятаться» «дважды изменнику»? Который им всем — чужак. Гостимил пытался уйти с молодой женой по берегу. «Кровники» его догнали…. Кабы не Аким — был бы тот день для супругов последним.

Аким на том дырявом корыте вытащился по Днепру до устья Сожа. Там Ростик переформировывал и пополнял свои рати. Страдальца с супругой передали соответствующему ведомству. Но… «использованный агент» интереса не представляет. Какое-то другое применение… Чужак… Да и вообще: «единожды солгавший — кто тебе поверит?».

Смоленский князь Ростислав Мстиславович — «Ростик» тогда продолжал интенсивно заселять вот эти места, верховья Десны и Угры, выжженные Свояком подчистую. Гостимилу дали и подворье, и, по-первости, кое-какую службишку. Связей у него здесь не было, родни — не было, детей — не народилось. Местные воспринимали его как чужака. Поэтому и торг не получался. Где-то в Ростове осталась его жена — вдова при живом муже. Там и его дети, и его дом. Но ему туда — смерть. В общем — ни семьи, ни дела.

У Долгорукого — гениальные планы придумались, у Гостимила — вся жизнь в труху пошла. «Паны дерутся — у мужиков чубы трещат». Судя по «панам» — мудрость польская, судя по «мужикам» — русская. В общем, общеславянская многонародная.

«Чубы трещат»… Ну, так это лучше, чем сгнить у «гречников». Хотя…

Своё спасение из-под Киева Гостимил не забывал и Акима всегда привечал.

Но, явившись сейчас во двор, он был весьма раздражён. Я могу его понять: человек привык к жизни тихой, не суетной, а тут полный двор народу, и все галдят. Пришли наши мужички, Рябиновские, переставив лодейку и притащив оттуда вещи. Ивашко прибежал с лекарем. Тот заваривал свои травы и разматывал повязки у Акима. Следом Николай с Ноготком пригнали бабу этого лекаря с четырьмя детьми — не стали ждать, пока семейство соберётся по соседям прятаться, а сразу их притащили, чтобы и вариантов не было. Пожалуй, правильно они моё решение изменили — так менее трудоёмко и более надёжно получается.

Лекарь сперва дёргаться начал, потом просить. Ивашко каждый раз подносил ему к носу свой кулак и вежливо спрашивал:

— Ещё хочешь? А баба?

Когда с Акима стали снимать присохшие повязки — я ушёл. Не люблю. Можете сказать — боюсь. Плевать — мне не стыдно. У меня довольно богатое воображение — я чересчур богато воображаю себе чужие мучения. Свои — не так действуют, как воображаемые. Нет, в принципе, я не сильно впечатлительный. Надо будет — и кишечнополостную… сделаю. Аппендикс там, к примеру, отстричь… Попытаюсь. Если деваться некуда. Но принимать в этом участие без крайней нужды…

Где-то через час, мокрый и замученный, лекарь выскочил из избы и подошёл ко мне. Утёр лоб окровавленным передником, вынул из кисы четыре ногаты и протянул мне.

— Всё что мог — сделал. И промыл, и мазь наложил. Питьё сварил, настой — давать будешь. Дальше — воля божья. Но… мясо до костей сожжено. Жилы, вроде, целые, но как оно срастётся… Серебра твоего не возьму — боюсь я… Помрёт дед или калекой останется — мне… стыдно будет

Он ссыпал в мою, автоматически подставленную ладонь, эти 4 беленькие монетки с арабскими буковками и обгрызенными краями. Кланяясь, что-то бормоча, не поворачиваясь ко мне спиной, двинулся в сторону сарая, где сидело его семейство. Я махнул караульщику, и многочисленное семейство, получая и раздавая друг другу подзатыльники, опасливо оглядываясь на меня и других, быстренько просыпалось наружу сквозь щель полуоткрытых ворот.

— Зря отпустил, боярич. Не дай бог, Аким преставиться — не найдём, взыскивать не с кого будет.

— Нет, Ивашко, лекарь сделал что сумел. Он здорово испуганный. А вот всё ли он из возможного — умеет, хороший ли он лекарь? Может, ещё какого найти? Гостимил, не подскажешь: может, тут лучше знахари есть?

Хозяин, внимательно и мрачно смотревший вслед удалившемуся лекарскому семейству: «как бы не попятили чего», смерил меня взглядом. То ли его уже насчёт меня просветили, то ли, из уважения к Акиму, он и к его ублюдку внимание проявил, но ответил без стандартного наезда «мужа доброго» на «соплю малолетнюю»:

— Тут они все такие. Бестолочи.

Как-то интонация затянута. Недосказанность какая-то.

— А не «тут»? А где?

— Есть одна… знахарка. Вёрст 10. На болоте живёт, с нечестью знается. Искусна. Но — злющая… И цену дерёт…

Сколько раз в прежней жизни бывало, что вот надо бы — знатоку показать, курс лечения проколоть, на обследование положить… А денег-то нет, а и есть, а жалко. А может и само как-то…, как-то «народными» средствами…, «правильной» диетой… Как-то само… Рассасывалось, становилось терпимо, проходило. Вот какой у меня здесь, в «Святой Руси», заботы нет, так это необходимости экономить на врачах. Врачей, правда, тоже нет.

«Знахарка»… Как было написано в зале клуба «Картонажник» города Васюки: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Без Акима я точно утопающим стану. В этом во всём.

— Дорогу знаешь? Запрягай коня, съездишь, привезёшь.

— С чего это? Ишь, раскомандовался! Коня ему…

— Не мне — Акиму. Гостимил, ты не забыл — ты ему жизнью обязан?

— Ты ещё попрекать меня будешь! Это когда было! Сколько лет прошло…

— Что, больше уже не надобна? Можно забрать? Жизнь твою…

Хозяин мрачно посмотрел, собрался, было, ответить… Оглядел стоящих рядом со мной Сухана и Ивашку… И передумал.

— Ладно. Завтра съездим. Нынче поздно уже. И человека своего пошлёшь — я с этой злыдней уродистой разговоры разговаривать не буду. Отвезти — отвезу, дорогу покажу. А дальше — сами.

— Ага. Сейчас. Немедля. У Акима жар, он ждать не может. А солнце ещё высоко. Не будешь сопли жевать — успеешь обернуться дотемна.

Снова мрачный, озлобленный взгляд. Снова проглоченные, чуть не сорвавшиеся с губ, резкие слова. Удержал. Пожевал, проглотил. Уже «сытым» — пошёл на конюшню.

Так, сегодня у нас «главный по лекарям» — Ивашка. Он уже в роли «минздрава» начинает осваиваться. «Лиха беда начало» — русская народная. И есть предположение, что продолжение — ещё «лихее».

Надо убирать Ивашку из города: народ здесь уже бражку нашёл, моему «сабленосному» — это вредно. Проинструктировал, кису с мелким серебром выдал, просто так — для разговора со знахаркой. Расплачиваться-то здесь будем. Давайте, мужики, быстренько. Одна нога — здесь, другая — там. Штаны не порвите.