В. Бирюк - Шантаж

Ну вот:

Дядя полежал на даме положенное, «совершил» и совершенно удовлетворённо крякнул. Дама тоже отлежала. Где положили. Даже я… по-разложил по полочкам личную жизнь Святой княгини Ольги и некоторые возникающие в этой жизни сексуально-этнографически-политические проблемы. Которые послужили возможным обоснованием Крещения Руси. «И была она как заря перед рассветом». А куда деваться? «Необходимость — лучший учитель». Даже слову божьему.

Я уже собрался покинуть «место демонстрации положенного и совершённого», но дядя, встав на ноги и разбираясь со штанами, рубахой и поясом, стукнул кулаком в стенку поварни. Оттуда дружно вывалили четыре оставшихся «затрапезных» персонажа. Поскольку — остававшихся «за трапезой». В другую эпоху я бы сказал — «собутыльники». Но здесь бутылок нет. Так что — «со-кувшинники». Или — «со-жбанники»?

Дядя радостно делился впечатлениями от ощущений, дама неподвижно лежала в полутьме сарайчика, прикрыв лицо подолом и обоими локтями. Она даже не пыталась шевелиться. Кажется — тихо плакала.

«От чего-то»… А то вы не догадываетесь! Дама, конечно, не японка, а селянка. Так и он не моряк, а лодочник. Точнее — гребец на лодии. И у него есть коллеги по гребле. Которые очень готовы стать коллегами по… по занятию в рифму. Один из мужичков сунулся внутрь сарайчика. Пощупать, что ли, собрался?

«Пощупать воз не вредно» — старая торговая мудрость. «Воз» ойкнул и резко сдвинул коленки. Мужику попало по… по предполагаемому к активному использованию инструментарию. Он предсказуемо выругался и, ухватив даму за щиколотки, выдернул её по пояс из сарая на двор. Присутствующие обрадовано загомонили: темнело, в сарайчике уже полумрак, а на дворе ещё светло, лучше видно. Полное отсутствие всякого стыда при всеобщем восторженном ажиотаже: «вот как он ей сейчас…». А чего стыдиться? Чётко по Чернышевскому: «что естественно — то не безобразно». А чего уж естественнее? Тем более — все свои, с одной деревни.

Женщина, не отнимая рук от замотанного подолом рубахи лица, попыталась поелозить ногами. Такое самоуправство и вольнодумство были немедленно пресечены. Интересное инженерное решение: завязки от онучей самца привязываются одним концом у самочки под коленками, а другим — к концам брёвнышка, которое играет роль порога этой пристройки. И вот — практически неограниченный доступ к данному экземпляру «райских врат». Один недостаток: очередной посетитель «райских кущей» не выглядит особо лёгким. А у дамы брёвнышко оказалось под поясницей. При шести-семипудовой динамической нагрузке, подпрыгивающей на теле… Могут произойти существенные ушербы для её здоровья. Проще: спину он ей сломает. А отвечать мне. Поскольку я тут хоть и «недо», но боярич. Серебром платить придётся.

Вот! Вот что меня раздражало в происходящем! Понял, наконец. Дело не в психологии, этологии и социологии. И уж тем более не в гуманизме с демократизмом. Проще надо быть! Дело в имущественных отношениях! Вот что создаёт у меня ощущение неправильности. И, где-то даже, правового дискомфорта. Чужая жена — чужое имущество. Портить его нельзя. То есть, конечно, можно. Попользоваться. Но в разумных пределах и установленных народным обычаем рамках, «как отцы наши и деды». Вне рамок — только с согласия. Естественно — мужа. Которого сейчас нет. Поэтому надо возвращать ситуацию в правое поле. «Жизнь прожить — не поле перейти» — русская народная мудрость. А правовое поле и вовсе… если переходить — и девяти жизней не хватит.

— Эй, дядя, слезь-ка с неё.

— Вот ещё чего! Счас покачаюсь — потом…

— Слезь, говорю.

— Ничё. Подождёшь. Да где ж у неё тут… Должна ж быть-то… А, вона… Мал ты, паря, с мужами добрыми — в очередь на бабу лазить. О-ох. А и правда — тесненько. А мы ей счас… рассверлим… под наш, стал быть, ходовой… размер.

— Сухан, выкинь дурня во двор.

Самоходный подъёмный кран — обязательная принадлежность всякого боярина-прогрессиста на «Святой Руси». Без этого — никак, без этого — только экскаватор. Для непрерывного могилокопания.

Сухан ухватил мужика за шиворот и спущенные штаны, сдёрнул с тела и откинул на пару шагов. Характерный чмокающий звук отсоединяющихся слизистых поверхностей был продолжен потоком матерной брани. Я бы даже сказал: грубых неприличных выражений.

Искренне сочувствую. Быть выдернутым из такого положения… Да, это обидно. И вредно для здоровья. Но складывать в кучку личный запас ненормативных слов и идиоматических оборотов по моему адресу — ещё вреднее.

Со времён деда Пердуна я уяснил для себя, что не важно, что меня эти конструкции не задевают, что половину из них я просто не понимаю, а другую понимаю на обще-философском уровне.

И вообще: оскорблять — привилегия равных. Ни бродячая собачка, ни гром небесный оскорбить не могут. Могут испортить одежду или обувь, создать дополнительные проблемы. Могут даже привести к смерти. Но не оскорбить. Туземцы… Ну не равны они мне! Предки…

Но остальные присутствующие находят семантику в этой акустике. И, в соответствии со своими представлениями о «хорошо и плохо», распространяют этот семантический ряд на меня. Мне и на это плевать. Как говаривала Фаина Раневская: «Положить хрен на мнение окружающих — кратчайший путь к хорошему самочувствию».

Но эти придурки из своих иллюзорных представлений о смысле данных колебаний атмосферы делают выводы для своего поведения! Короче — придётся убивать. Не хочу. Лучше бить сразу. Сказавший «а» — получи своё «б». Бздынь.

Обиженный дядя пытался подняться, путаясь в спущенных штанах и развязанных обмотках. Он стоял, наклонившись головой, с которой слетела шапка, ко мне. Хорошо был виден высокий, с глубокими залысинами лоб. Вот в него я и врубил. Как в школе учили: резкий поворот на носке левой, правое колено подтянуть к корпусу, правое бедро развернуть параллельно земле, корпус наклонить в противоположную цели сторону, ногу резко, с выдохом, «выстрелить» пяточкой в сторону противника, ручками — баланс. Мгновенная фиксация, «окаменение» в момент контакта. И — назад. Ногу, бедро, проворот, кулаки на бёдра ниже пояса. Киба-дача. Стоим, смотрим. А смотреть-то и не на что.

В момент удара был слышен щелчок. Я сперва испугался — думал, позвонки ему сломал. Нет — просто челюсти закрылись. А у остальных — открылись. И висят. А дядя сделал полный оборот через спину и голову и лежит. Носом — в землю, ножками — в разброс. Точно посреди лба — отпечаток пятки моего сапога. Хороший удар получился — пяткой прямо по осевой, чуть выше центра тяжести. Тишина. И пьяненький голос кормщика: