Вадим Полищук - Боевой расчет «попаданца»

Ехали около часа. Если предположить, что выгружали нас на подъездных путях Курского вокзала, то либо мы уехали на другой конец города, либо выехали за город. Значит, точно не в Кремль. А куда? Ближняя дача? Второй вариант более вероятен, нынешняя Москва пробок еще не знает. Остановка, скрипят створки ворот, машина куда-то въезжает. Когда меня выводят, то чувствую свежий воздух и вроде шум листвы. Лес или парк? Вошли в какое-то помещение, под ногами заскрипели доски пола. Поворот, метров десять скрипучего пола.

— Стой!

Щелчок замка. Меня поворачивают направо и чувствительно толкают в спину.

— Вперед!

Повязку с глаз снимают. Мы находимся в комнате размером где-то три на четыре. Беленый потолок, стены выкрашены масляной краской салатового цвета. Мордовороты тоже уходят, бухает обитая железом дверь. Я тут же приступаю к обследованию помещения. Это не камера, скорее, комната общежития, переделанная под камеру. По следам на полу можно без труда определить, где стояли вторая кровать и шкаф, которые сейчас отсутствуют. Решетка снаружи напоминает те, которые в девяностые ставили на окна первых этажей. Под потолком обычная лампочка, выключатель на стене внутри помещения, глазок и кормушка в двери отсутствуют. А это что? В небольшой выгородке обнаруживается эмалированная раковина с латунным краном. А из крана идет холодная вода! И даже мыло есть! И кровать заправлена, и постельное белье имеется! Что ха-ха? Я его полгода не видел.

Судя по всему, мне намекают на сотрудничество, и это пряник. Может, еще пожрать что-нибудь приличное принесут. Кнутов у них намного больше, но и предъявят мне их, видимо, позже. Ладно, пока будем использовать предоставленные блага цивилизации. Есть вода, мыло, грязная форма и провонявшее белье, да и сам я тоже не благоухаю. Когда мордоворот, которого я условно окрестил младшим, принес мне аппетитно пахнущую кастрюльку с набором посуды, то застал меня в одних мокрых кальсонах, все остальное я развесил на спинках кровати.

— Ты… — мордоворот аж задыхается от возмущения.

— Что я? Я крана с водой с февраля не видел. А ты давай беги, докладывай. Эй, кастрюлю оставь!

Когда примчались оба мордоворота, я уже выскребал картошку с американской тушенкой со дна кастрюльки. Если бы влезла голова — вылизал, ничего вкуснее в жизни не ел. Старший мордоворот швырнул на кровать белый сверток.

— Надевай! Форму твоего размера не нашли.

Сверток оказался комплектом красноармейского белья, не нового, но чистого. Надел.

— На выход!

Вышел. Увели недалеко, соседняя дверь оказалась входом в душевую.

— Десять минут, — расщедрился старший.

Десять минут — целая вечность, но все равно не уложился. Вода в душе только холодная, обливался, пока в дверях не появилась морда.

— Заканчивай!

И когда я перекрыл воду, швырнула мне полотенце. Точно не тюрьма это, не тюрьма. Прием арестованных не отработан: ни шмона, ни санобработки. И вертухаев всего два, они же и пищу разносят. Через пять минут я уже оказался на вершине блаженства, то есть на кровати. Хотел проанализировать сегодняшний день, но не заметил, как провалился в сон.

Мордовороты подняли меня посреди ночи. Ну что за дурацкая привычки допросы ночью проводить? Нет, чтобы утром, на свежую голову, после завтрака — посидели, поговорили и разошлись довольные друг другом. А тут спросонья голова ничего не соображает.

— На выход!

— С вещами?

Шутка юмора не удалась, младший мордоворот отвесил мне подзатыльник.

— Поговори мне еще.

Натянул еще сырую форму, сунул ноги в сапоги.

— Руки за спину, — поприветствовал меня старший.

— И вам не хворать, — ответил я.

Мое ослиное упрямство стоило мне второго звонкого леща от старшего, после которого я, наконец, заткнулся. Дальше шли молча. По дороге я еще раз убедился, что никакая это не тюрьма. Здание одноэтажное, система коридорная. В коридор выходили обыкновенные двери без глазков и кормушек, никаких надзирателей в коридоре не было. С каждой стороны коридора по шесть дверей, часть противоположного крыла закрыта перегородкой со стальной дверью. Скорее всего, это обыкновенная общага, одна из комнат которой превращена в мою камеру.

— Лицом к стене! — скомандовал старший мордоворот возле одной из дверей.

Я ткнулся лбом в стену, дверь открылась.

— Заходи!

За столом сидел и что-то писал вчерашний полковник-майор. Бугаи усадили меня на табурет, стоящий посреди кабинета, руки спереди сковали наручниками. Полковник оторвался от своей писанины.

— Свободны.

— Есть!

Мордовороты покинули кабинет, и мы остались один на один. Я никак не мог понять, кого он мне напоминает. Не вязался его возраст, да и весь образ с энкавэдэшной гимнастеркой и рубиновыми ромбами в петлицах. Слишком он для них молод. И вдруг понял — выпускника российского вуза, успешно отмазавшегося от армии и попавшего на работу в представительство крупной иностранной компании, вот на кого он похож. К сорока годам он достигнет должности старшей шестерки, а после сорока пяти компания полностью его выжмет и вышвырнет на помойку жизни. Сама же наймет другого свеженького выпускника с бьющими через край амбициями. Но сейчас он счастлив и горд собой: его ведь взяли на работу в известную иностранную компанию, а его бывшие одногруппники остались за бортом.

Полковник-майор вытащил бланк протокола допроса и снова взял ручку. Пошли стандартные вопросы: фамилия, имя, отчество. Однако уже на четвертом вопросе все и началось.

— Год рождения?

— Девяносто восьмой.

Полковник-майор пристально уставился на меня.

— А может, шестьдесят восьмой? Одна тысяча девятьсот. Ну, что замолк? Узнаешь?

Он выдвинул ящик стола, запустил туда руку и швырнул на стол блеснувший металлом браслет из нержавейки. На столе лежали мои кварцевые часы, на которые я выменял хлеб во время выхода из окружения под Брянском.

— Первый раз вижу.

— Хватит ваньку валять!

Полковник хлопнул ладонью по столу, аж чернильница подпрыгнула. Затем вытащил из папки листок бумаги и театральным жестом бросил его на стол.

— А вот колхозник, у которого вы на эти часы выменяли две буханки хлеба и шмат сала, хорошо вас запомнил. «Около сорока лет, высокий, здоровый такой, с большой лысиной, винтовка у него была самозарядная. Следовал он еще с двумя красноармейцами на тракторе с кузовом. К трактору была прицеплена закрытая брезентом пушка на четырех колесах. Еще помню, что тракториста они называли Петровичем…» А вот показания красноармейца Семяхина: «…во время ночевки в одной из деревень командир нашего расчета ушел вместе с хозяином дома. Вернулся он минут через десять с двумя буханками хлеба и куском сала. Этим мы и питались еще два дня…» Отрицать будешь?