Василий Звягинцев - Большие батальоны. Том 2. От финских хладных скал…

Погода с утра начала несколько портиться, опустился туман, моментами срывался мелкий, как пыль, дождик. Но от этого осенняя Москва становилась даже краше и как бы загадочнее, перспективы проспектов и улиц потеряли чёткость, как на картинах импрессионистов, громадные высотные здания, каких не было у них дома, теперь походили на замки великанов сказочной страны.

БТР сделал полный круг по Садовому кольцу, удивительно свободному в этот час от машин.

— Вот так бы всегда, — мечтательно сказал Анатолий, уже не один год безуспешно требовавший от Президента решительных мер по приведению дорожной обстановки в Москве в разумное состояние.

— Теперь есть образец, — ответил Генрих, — та Москва. После сегодняшнего политического катаклизма можно вводить любые правила, всё проскочит.

— А чего же, — включился в тему Уваров, — мы вам в обмен на современное оружие сколько угодно автобусов и трамваев завезём. У нас заводы давно в четверть силы работают.

— Вполне, — кивнул Анатолий. — А представьте, как можно людей занять на прокладке новых трамвайных линий, вагоновожатыми, кондукторами. И никаких гастарбайтеров! У вас сколько километров путей сейчас? — спросил он Валерия.

— Откуда мне знать? Много. Наверное, раз в сто больше, чем здесь, — ответил Уваров, который за время поездки увидел всего одну движущуюся трамвайную сцепку. — По обоим кольцам, по всем радиусам и бог знает, сколько по хордам, в смысле переулкам…

— Не с той стороны рассуждаете, господа, — вмешался Волович, до сего момента удивительно молчаливый и задумчивый. Наверное, наскоро перепланировывал и конструировал в уме свою будущую биографию. — Если сейчас начать ещё и с автовладельцами бороться, ничего, кроме нового очага возмущения, не получите…

— Это ты не соображаешь, — резко возразил Генрих. — Сколько у нас в Москве автомобилей? Миллиона три, наверное. А жителей — почти пятнадцать. Значит, считая тех, кто выезжает только по выходным, весной на дачу, а осенью с дачи, восемьдесят процентов населения имеют большие претензии к пробкам, загазованности, парковкам на тротуарах, невозможность за двадцать минут на троллейбусе от Рижской до Манежа, как мы в детстве, доехать. Вдобавок — фактор классовой ненависти! Ты ж, Миша, хоть и оппозиционер непримиримый…

— Был, — значительно поднял палец Журналист.

— Это ещё доказать надо, что — был. Так вот, оппозиционер ты прозападный и буржуазный, певец гламура и ананасов в шампанском для своей тусовки, преимущественно. А простой народ — он с огромным, генетическим почтением к идее всяческого раскулачивания относится. Конфискуй сейчас все неправедно нажитые «мерседесы», «порше» и «бентли», преврати их в такси, а прочим разреши ездить только по большим праздникам и, условно говоря, — «по карточкам», не более ста километров в неделю, скажем…

— Плюс льготы для каких-то политически важных групп населения — и всё! Народная любовь Президенту на этом фланге обеспечена, — подвёл итог Журналист.

— Ну, господа, вы прямо какие-то сингапурские порядки ввести собираетесь, — сделал кислую мину, но на дальнейший спор не решился Волович.

— Весь юмор в том, Миша, что именно тебе и мне, вообще журналистам придётся все эти «сингапурские порядки» оправдывать и разъяснять широким массам в нашей самой свободной в мире прессе, — откровенно усмехнулся Анатолий, испытывая прямо-таки физическое удовольствие от мыслей о предстоящей «пламенному борцу с режимом» творческой судьбе.

— Кстати, смотри, Миша, а то мы как-то на совсем постороннюю тему заболтались — всю Москву, считай, объехали, окраины не в счёт, и — что? Тишь да гладь, по большому счёту. Постреливают, конечно, кое-где, не без этого, но ведь не сравнить с Грозным, например? Лично мне это напоминает как раз первый день ГКЧП…

— Он же и последний, — добавил Писатель. — Третьего октября девяносто третьего куда хреновее обстановка выглядела…

— Да, господа, прошу прощения, я ведь вам ещё не сказал, — вступил в разговор пока что с интересом прислушивавшийся к не совсем понятным разговорам Уваров, — полковник Тарханов распорядился, чтобы я вас не больше часа по городу катал. Вам ещё «Обращение к народу» написать надо и «Бюллетень номер один».

…На самом деле это была идея Берестина, которую он и изложил утром Президенту — послать «пишущих людей» лично изучить положение в Москве, после чего подготовить материал для выступления по радио и всем каналам телевидения. В одиннадцать часов утра, предположим, к этому времени всё уже определится.

— А вот господин Ляхов под псевдонимом Фёст пусть пока сделает справочку по сути коварных планов заговорщиков, — продолжил Алексей, — с фактами, цифрами, именами и фамилиями… и фотографии с мест событий непременно. Ваша дача, база «зубров» и тому подобное. Так, чтобы никто ничего опровергнуть не смог.

— Кому же теперь опровергать? На скамье подсудимых разве? — удивился Мятлев.

— Найдётся кому, — успокоил его присутствовавший здесь же Фёст. — Я имею весьма показательные факты участия в этом деле целого ряда ваших зарубежных друзей и коллег. Вот и вставлю в текст цитаты со ссылками на распоряжения, директивы, «закрытые» решения всяких там конгрессов, сенатов, парламентов, советов европ и прочих учреждений, которых наши внутренние дела интересуют куда больше собственных…

— Стоит ли так сразу? — осторожно спросил Президент. — Может быть, изложить всё крайне обтекаемо и посмотреть на реакцию…

— Простите, ваше высокопревосходительство, — с не совсем приятной улыбкой ответил Берестин. — Времена манной каши и чистого стола, надеюсь, прошли. Никаких компромиссов и двойных стандартов — «с одной стороны, с другой стороны»… Вы должны сказать всё сразу и максимально прямо. Так, чтобы весь мир услышал и задумался…

— Но ведь это — почти объявление войны, — кусая губы, тихо сказал Президент. В Кремле он чувствовал себя куда безопаснее, чем на даче, и верх снова начала брать оппортунистская составляющая его личности.

— Не знаю, Георгий Адрианович, — вздохнул Берестин. — Мне всю жизнь кажется, что назвать вора — вором, шулера — шулером, открыто и в лицо — единственно достойный приличного человека поступок. Там, откуда я к вам сейчас пришёл, так и делают, а потом смотрят — рискнёт ли данный субъект вызвать вас на дуэль или утрётся.

— А если рискнёт? — спросил с любопытством Мятлев. Берестин ему нравился.

— Вызванный выбирает оружие, — пожал плечами Алексей.

…Работа вчетвером над «Обращением» пошла быстро и весело. Самое главное, троим из «спичрайтеров» показалась очень привлекательной сама возможность говорить, что хочется и что думаешь, не на кухне и не на страницах оппозиционного листка, а от имени главы государства — на весь мир. Правда, резоны у всех троих были разные. Воловичу доставляло непривычное и как бы не совсем приличное (вроде как подглядывание в двенадцать лет за старшеклассницами в раздевалке спортзала) удовольствие то, что он сейчас писал вещи, ниспровергающие то, что он много лет демонстративно и за хорошую плату пропагандировал. И самое интересное — ему нравилось то, что у него выходило! Ведь наибольшее наслаждение доставляют занятия, способствующие выживанию и процветанию индивида, а через него и рода — пища, секс, уважение соплеменников…