Станислав Лабунский - Зима стальных метелей

Начштаба бумажку быстро написал, я автограф ему оставил.

— Валим отсюда. Снегирев, принимай командование над сводным отрядом, я в город, — сообщаю всем на ходу, и заскакиваю на ходу в машину на север.

Мы, конечно, тоже умрем, но не задаром, нет, не задаром.

Водителю надо было только в Автово, но я его быстро уговорил меня в город отвезти. Обещаниям моим он, конечно, не поверил, но, получив удар в ухо, стал более послушным. Особенности национального менталитета. Русский характер…

Первым делом доехали до Литейного переулка, адрес все знают. Пропуск на машину выписали, мне без транспорта совсем беда. И заправили нас под пробку. Растерялся водитель, не знает, что и думать.

— Рули в Кировский райком, — говорю, — дела сделаем — есть поедем.

А над городом вой протяжный — первого октября нормы в очередной раз снизили. И голодные сумасшедшие, проглотив положенные им крошки, завыли. То ли добавки просили, то ли умирать не хотели. Не знаю. Только если все два миллиона жителей с ними вместе взвоют — фронт рухнет. Массовый психоз — страшная штука.

В райкоме — тихая паника. Заведующий отделом застрелился. Не секретарь, конечно, но и не рядовой инструктор. И на заводе два самоубийства. А убийств — целых пять. И доносы писать перестали — сил нет.

— Сколько человек в больнице? — спрашиваю.

— Четыре тысячи. Плюс, минус, — отвечает мой приятель зав отдела тяжелой промышленности.

— Готовь пятьдесят человек с оружием, и двадцать тысяч патронов. С тебя — четыре танка.

— А много не будет? — начинает торговаться.

— Завтра все на улицы выйдут, Смольный будет дивизии с фронта снимать. Войдут войска с оружием в город, как в семнадцатом году, помнишь, чем все обернулось? Пять танков. И водителей с завода, мастеров.

Понятна ему была моя правота, цену за работу я просил немалую, высшая мера социальной защиты глядела нам в глаза, подмигивала, только нас это не волновало. Мне нужны были танки, а ему — тишина.

— И фонды больницы на октябрь — пополам, — добавляю.

Пусть помнит — у чекистов холодная голова и жадные руки.

Вывел он мне роту партийного набора, получили мы винтовки и патроны. По дороге в психбольницу притормозили у штаба погранвойск, я водителя хомячкам оставил.

— Покормите его, — говорю, ему меня еще вечером на завод вести, пусть поспит.

Все, чистый паркет шофера добил. Интересно, чем его накормят? Мне-то есть не с руки. Перед акцией.

В больнице только один момент был сложным. В третьем корпусе пациенты палаты открыли и пытались выдавить решетку на выходе. Человек десять в давке погибло, а потом их что-то отвлекло, и у входа осталось человек сто. Вот их нам и пришлось расстреливать прямо на месте. Ума нет — страха тоже. Весь коридор в крови, дерьме, мозгах, вот сюда бы Катеньку, да спросить вечером — любит ли она советскую власть?

У нас трое застрелилось, двое стали стрелять во все подряд. Короче — минус одиннадцать. Зато танки мои.

Погрузили мы их на платформы, прицепили к тягачам, в управлении по городу и области взял конвой НКВД — специальная операция группы прямого подчинения ГКО, даешь секретность и безопасность. Хомячков записал старшими сержантами НКВД, армейскими младшими лейтенантами. Выпили за это дело.

Залезаю в кабину грузовика.

— Танки не потеряй, замыкай колонну. Ты едешь, я сплю. В Автово разбудишь, все.

Насчет оплаты не спрашиваю, знаю — рассчитались с ним парни честно. Сами на фронте вшей кормили — знают, что солдату надо. И пропуск на весь октябрь на машину выдан круглосуточный. Не пропадет водитель, повезло ему, когда я в его кузов прыгнул. И тут меня сморило напрочь.

— Автово!

— В медсанбат, и свободен! Эй, танкист, слетай к медикам, скажи, нам нужен проводник в шестую бригаду.

Водитель уехал в ночь, а от медсанбата поодиночке и группами санитарки бегут, санитарная рота ДНО. Добровольное народное ополчение, защитники Родины. Открываю люк, выползаю неуклюже на броню.

— В чем дело? — спрашиваю, хоть и догадываюсь — кому-то не повезло.

Плач, крики, слезы, сопли.

— Спокойно! — никто меня не слышит.

Включаю связь в танке.

— Осколочным заряжай! В сторону юга — огонь!

Гаубица рявкнула, и стало тихо. Или я просто оглох?

— А теперь старшина медицинской службы внятно расскажет мне, что тут у вас происходило, пока мы танки получали.

Нет, не оглох. Свой голос слышу, только как-то глухо. Зато медсестру я слышал четко. А рассказ ее был лишен оптимизма.

Как я и ожидал, немцы еще орудия подтянули, и ранним утром 2 октября открыли шквальный огонь по своим бывшим позициям. Из двух батальонов и отдельной пулеметной роты уцелело человек двести. Противотанковый дивизион выбило полностью. Ох, уж мне эти стратеги! Сборище уродов. А потом пришел приказ из штаба фронта — выделить две роты для десанта. И забрали наших родных морпехов, обе роты. Одна сразу в бой ушла и погибла под Петергофом, а вторую катера охраны водного района Ленинградской ВМБ сейчас должны высаживать под Стрельной.

Достал таки Гоша Жуков моих парней. Угробил. Слаб я оказался против генерала армии. Не сдюжил. Эх! Наступать на Урицк. Наступать на грабли, танцевать на граблях, танцевать на минном поле, наступать на Урицк через минные поля под непрерывным артиллерийским обстрелом. Пару километров мы, пожалуй, еще пройдем.

Нет, не бывать этому.

Оставил танкистов ночевать прямо у медсанбата — здесь им кипятка дадут, и еще может чего. Продуктов у нас хватало, а экономить смысла не было. Не рассчитывал я дожить до ноябрьского парада. Да и строевая подготовка у меня всегда хромала, не видел никогда смысла в церемониальном шаге. Иду в расположение сводного отряда, и вижу среди серых шинелей ополченцев черные бушлаты. Чуть на бег не сорвался, а потом понял — остатки бригады, хоть и с опозданием, вывели с известных немцам позиций.

— Пароль!

— Не знаю, разводящего зови.

— Проходите, товарищ капитан! Синицын вернулся!

Ну и ладно, но все равно приятно, что ждали.

Снегирев с пограничниками раньше ополченцев меня поймали. Всех дождались, сообщил о танках и продуктах у медсанбата. Дежурный взвод отправили на работу. Командир бригады свой осколок тоже получил, увезли его в госпиталь, состояние тяжелое. Начальник штаба погиб. Бригадой командует последний полковник — комиссар. Среди снайперов потерь нет, у пограничников — двое погибших, шальные осколки. У ополченцев потери больше, причина та же. Война.

— Строй бригаду.

Сколотили два батальона, по три роты в каждом.

Первый взвод везде — морская пехота. А два других из ополченцев. Пограничники стали взводом разведки. И наш бывший комбат из коммунальных служб стал начальником службы тыла и командиром хозяйственной роты. А больше у нас людей не было.