Станислав Лабунский - Зима стальных метелей

И что же флотоводцам было сказать товарищу Сталину? И что же он мог им ответить? Пили во всех кабинетах спирт стаканами, да не брал он моряков.

Ладно. У нас в канцелярии командующего артиллерией флота были налаженные связи. Туда и пойдем.

— Пошли к контр-адмиралу, — говорю своему знакомому. — Разговор есть.

Заходим.

— Садитесь, — предлагаю. — Мы тут все посовещались и решили — мы против смены руководства на флоте. Вы нам всегда помогали, и мы вас поправлять не будем, чтобы вы в Москву не докладывали. Примерный вариант, наверное, будет такой — получены повреждения, ведется ремонт? А потом залив замерзнет до весны, а там все и забудется. Чего переживать-то? Древние кораблики, свое время отплавали, морально устарели, американцы еще в 1940 году начали закладку нового типа боевых кораблей — авианосцев.

Ожил адмирал. Схватился за телефон. Записался на срочную встречу с Трибуцем.

Все — флот наш. Такие услуги не забываются. Тут молчание — не золото, жизнь. Улыбнулся я своему уже почти другу, коньяк ему оставил за морскую пехоту, чаще счет — крепче дружба, и удалился по-английски — не прощаясь.

И уже 24 сентября Советское информбюро разухабисто опровергло сообщения немцев об их успехах. Врут — себя не помнят, все корабли у нас целы, только нужен небольшой ремонт.

Типа нос к линкору приделать, подумали те, кто был в курсе дела. Пустяк, право слово. Хотя новый линкор проще будет сделать. Но их время уже заканчивалось, прямо на наших глазах.

А мы в это время склады на плацдарме вывозили.

Подъехали мы почти вплотную к воротам маслозавода. Нужна нам его продукция, без масла из муки хлеб не сделаешь. А у меня пот холодный ручьем течет между лопаток.

— Всем стоять! Уезжаем. Будем масло со склада кооператоров забирать.

— Олег, ты чего? — инвалид разволновался.

— Не знаю, — говорю честно. — Просто верь мне. Я во время войны Прорыва ни одного человека в Черном замке не потерял. Знаешь как? Я в него не разу не заходил.

Он меня, конечно, не понял, но поверил.

Второй раз мы кораблик три дня грузили, выбирая все нужное — консервы, масло, сыры, мясопродукты. Заодно оружие собирали. Для себя. Иссякли наши запасы, а людей в нашей команде стало много. А вся лютая зима была еще впереди.

Правда, и от нас люди уходили в свободное плавание. Девушки с рынка на плацдарме были нарасхват. Санитарки в госпиталях, санинструкторы в частях, бойцы банно-прачечных отрядов — везде требовались аккуратные женские руки. Сотня оставленных на берегу нас не дождалась — все неплохо устроились. Наш опыт получил распространение, службы тыла полков и дивизий тоже стали выгребать бесхозное имущество. Мы не возражали — имеют право. Тем более, судно мы уже загрузили. В этот раз овощей взяли немного — по моему требованию. Как средство от цинги и авитаминоза. Большую часть груза составили крупы — гречка, горох, рис и перловка. Забрали все что нашли. Немецкие самолеты уже не летали — восьмой воздушный флот тоже уходил на юг, на новые поля сражений. Здесь они свою задачу выполнили — ударная группа тяжелых кораблей была либо утоплена, либо сильно повреждена. Угроза для «Тирпица» со стороны советского флота исчезла. Корабли Балтийского флота включались в план обороны города как плавучие батареи, а более шестидесяти тысяч моряков сходили на берег, пополняя ряды морской пехоты.

Весь флот собрался в Кронштадте и Неве, не выполнив ни одной боевой задачи и потеряв половину своих кораблей от мин и бомб противника.

И за это за все адмирал Трибуц получил высший морской орден Нахимова. А чтобы ему было не одиноко, наградили за компанию и политрука флота дивизионного комиссара Лебедева.

Я почему-то удивлен не был. Страна такая.

Двадцать шестого сентября мы все прибыли в Ленинград. Тут-то мои дурные предчувствия и сбылись. Маршал Кулик честно признал, что глубоко эшелонированную оборону немцев под станцией Мга прорвать нельзя. И его сразу с должности командующего армией сняли. Гайки закрутили, да и болт с ними, с гайками, но в результате всей возникшей нездоровой суеты шестая бригада морпехов получила приказ — вернуть всех в расположение части.

Это сколько коньяка роздано, сколько продуктов потрачено, и вот нас на ровном месте технично кидают через колено, прямо мордой на асфальт. Нехорошо, однако.

Прихожу в наше общежитие. Там тоже все с серьезными лицами хлопочут. Нахожу инвалида-гармониста, а ныне коменданта, и смотрю на него вопросительно.

— Все собираются на фронт. Была бы нога цела, я бы тоже пошел, — говорит этот патриот.

— Была бы нога цела, тебя уже давно бы в живых не было, — констатирую очевидный факт. — Давай докладывай с цифрами и фактами.

Массовый психоз на почве патриотизма штука страшная. Все обитатели института решили идти родину защищать. Триста с лишним мужчин и две сотни девиц разного возраста. В институте оставались три инвалида — безногий, безрукий и одноглазый. И полные подвалы, забитые продуктами. Их всему городу дня на два хватит. Тоже проблема — как продовольствие с толком использовать? Что-то добровольцы с собой заберут, морячков наших нагрузим напоследок, эх, напоследок.

Два батальона бригады поддерживают 6ую дивизию народного ополчения, центром сосредоточения бригады назначено Автово. Это значит — удерживать первую пехотную дивизию, что, уже победив целую армию, захватила Урицк, Петергоф, и сейчас рвется вдоль шоссе к Неве. Немцы от идеи захвата города уже отказались, но сократить линию фронта они никогда не против. И перерезать последнюю ниточку снабжения Ленинграда — через Ладогу.

Бригада должна сделать то, что не вышло у армии. Эпичненько.

— Ладно, — говорю, — занимайте круговую оборону, караульте институт. Из муки самогонку не гнать — расстреляю лично.

Посмотрел в глаза калекам, чтобы поняли они — не шучу, расстреляю. Ребята-инвалиды были не робкие, но от взгляда моего поежились. Вхожу в образ, становлюсь настоящим чекистом — суровым и беспощадным.

Пошел привычной дорогой в Кировский райком. Форма и оружие в обмен на продукты. И документы — отдельный батальон придается для усиления шестой бригаде морской пехоты. Отныне у них одна судьба. На всех. Это решение они приняли сами. Девиц забрали на пополнение медсанбата шестой добровольческой дивизии. Соседняя часть, все рядом.

В штаб прихожу — мой вещмешок стоит на столе, и еще три рядом. Хомячки меня на войну собрали, и сами приготовились. Нет, пусть мне скажут, куда катится этот мир? Я не хочу защищать товарища Жданова и Жукова от старичка фельдмаршала. Пусть сами от него отбиваются.

— Отставить, — говорю хомячкам. — Будете институт стеречь, там всего три калеки осталось. Здесь ваш фронт. Последняя линия обороны. И наших ветеранов будете защищать. Все.