Владимир Поселягин - Командир

Вынырнувший из люка старшина вопросительно посмотрел на меня.

— Значит так, старшина, мы теперь расчет этого орудия. Принимай хозяйство.

Осмотрев пушку, никаких различий практически не нашли. Пушка оказалась той же ф-34, как и на моих обоих танках, тут даже шлемофоны были. Пока мы с Суриковым осматривали боевую башню, катер, потихоньку порыкивая двигателем, отошел от места стоянки.

— Рулевой, возьми левее, — скомандовал боцман не отрываясь от бинокля.

— Есть взять левее! — отозвался щупленький рулевой.

Откинув крышку башни, я, сидя на башне спустив ноги внутрь боевого отделения, с интересом крутил головой, следя за оживленной возней матросов. Для чего нужна половина из проделываемых ими работ, я не понимал.

В это время мы на малом ходу вышли из протоки на большую воду Днепра.

— Справа большой катер! — крикнул матрос, находившийся на носу бронекатера.

— К бою! — громко скомандовал боцман.

Плюхнувшись на место наводчика, я захлопнул крышку люка и стал крутить штурвал наводки, направляя ствол орудия на цель, обнаруженную сигнальщиком. Выход на крупные волны Днепра дал мне возможность оценить профессионализм наводчиков бронекатеров. Попасть в цель при качающемся прицеле очень трудно. То вода в прицеле, то небо, и в этом промежутке иногда мелькала цель.

Через минуту я приноровился. На танках тоже приходилось стрелять на ходу, что ж мне и здесь сплоховать, что ли?

— Стрельба по готовности, — услышал я голос боцмана в наушниках шлемофона.

— Готов! — откликнулся я в ответ, тут же скомандовав в микрофон ТПУ: — Суриков, осколочный!

— Готов осколочный! — ответил старшина после лязга затвора.

— Огонь, — скомандовал боцман, я немедленно продублировал приказ.

Чуть опущенное орудие смотрело в сторону уже начавшей разворачиваться посудины противника. Ветер, дувший им в корму, наконец развернул их знамя, укрепленное на небольшой мачте, что дало мне возможность рассмотреть свастику. Поймав момент, когда наш катер замрет на мгновение, прежде чем опять качнуться вбок, произвел выстрел по катеру противника.

— Рядом легла, — услышал я боцмана.

— Давай еще!

Только после четвертого выстрела я смог попасть в корму улепетывающего от нас катера.

— Ах ты бисов сын! — вдруг в динамиках воскликнул боцман.

— Что там? — отозвался я на последовавшую далее матерную тираду боцмана.

— Никитин, сукин сын. Вот кто их сюда привел. Бейте их, товарищ капитан. Бейте!

— Суриков, осколочный!

— Готово!

После выстрела я услышал радостный вопль боцмана:

— А, молодцы, добили. Они хода лишились. Рулевой поворот влево. Щас мы их бортовым залпом накроем.

Дослушивал я, быстро крутя ручки поворота башни, поворачивая ее вслед за поворотом катера. По остановившемуся катеру, где суетились фигурки людей, ударила пулеметная спарка ДШКМ-2Б, установленная на корме. Посмотрев на ее работу, я спокойно откинул крышку люка и снова уселся на башне, с интересом глядя на приближающийся полузатопленный большой катер. Пара матросов, вооружившись моим трофейным МГ, держали на прицеле выживших немцев.

— О, смотрите, и Никитин живой! — воскликнул из рубки радостный боцман.

Немцев, плавающих сейчас вокруг посудины, после шквального огня двуствольного зенитного ДШК выжило около десятка. Самого Никитина я опознал по матросской куртке. Испуганно оглядываясь на нас, он, вцепившись в спасательный круг, судорожно греб к берегу.

— Сдавайтесь. Это, как его? А, хенде хох! — крикнул немцам боцман.

— Боцман, а они тебе нужны? — спросил я однофамильца.

— Да нет вообще-то. Информация разве что?

— Да на хрена они тогда нам сдались?! Вон офицерик плавает, его и возьмем. Остальных в расход. — После чего, достав трофейный карабин, я скомандовал: — По немецко-фашистским захватчикам! А-агонь!

Матросы с трофейным пулеметом короткими очередями пересекли несколько плавающих рядом голов. Корма подбитого катера полностью ушла под воду. На поверхности остался только нос, за который держалась пара немцев, прося у нас пощады. Прицелившись в крайнего, я выстрелил ему в грудь, второй, тот офицер, смотревший на нас с круглыми от испуга глазами, ждал выстрела. Крикнув, чтобы плыл к нам, и пообещав, что я пальцем его не трону, стал ждать. Матросы подняли из воды мокрого немецкого лейтенанта и, связав, оставили на палубе.

— Боцман. Этого сам не хочешь снять? — с любопытством поинтересовался я, кивнув на Никитина, удалившегося от нас на сотню метров.

— Давай! — протянул он руку.

Отдав ему свой карабин, я с интересом и комментариями стал следить за отстрелом предателя.

— Мимо… О, почти рядом… Мазила…

Дождавшись когда у боцмана кончатся патроны, дал ему запасную обойму.

— Держи полную. Может, все-таки поближе подойдем, уже сто пятьдесят метров, да и качка еще.

— Томилин. Давай малый вперед!

Жалеть предателя никто не стал. Подойдя к нему поближе, боцман почти в упор всадил в скулящего от страха подонка оставшиеся в карабине три пули.

— Бойцы, пленного на нос катера! — крикнул я матросам, стоящим рядом с пленным офицером, и последовал за ними, сказав боцману, что пока допрошу его.

— Ну что он рассказал? — спросил у меня боцман, вытирая лоб грязной тряпкой.

Услышав за спиной шум сброшенного в воду тела, я спокойно ответил:

— Смоленск они взяли. Могилев еще держится, но не сегодня завтра их вышибут. Как смотришь на то, чтобы помочь? Да и наш берег еще не весь занят, хотя попытки переправиться были.

— До Смоленска идти часа три. До Могилева ближе. Горючки только пол бака, до города хватит, а там встанем, и придем мы туда, когда стемнеет. Вечер уже. Да и боеприпасов с гулькин нос.

— Старшина!..

— Главстаршина, товарищ капитан!

— Пусть так, — согласно кивнул головой я, продолжив: — Идем в Могилев. По пути, может, чем прибарахлимся. Командуй.

— Товарищ капитан, но Могилев же глубоко в тылу у немцев?!

— Главстаршина, там в окружении бьются три наших дивизии. Не знаю как ты, а я себе не прощу, если не помогу им. Понял?

— Да, товарищ капитан, понял.

— Нужно избавиться от раненых. Да не смотри ты так на меня. Я в переносном смысле. В Могилев же их не возьмешь. Ладно, идем к нашему берегу, только осторожно, а то еще свои подстрелят.

Встав на корме около зенитного пулемета, я смотрел на струю воды, вырывающуюся из-под кормы нашего бронекатера. Слева была видна удаляющаяся спина мертвого немецкого офицера, плавающего в воде лицом вниз. Я выполнил свое обещание, даже пальцем его не тронул. За меня все сделал здоровенный матрос с симпатичной фамилией Красавчик. Когда он мне представился, я сперва подумал, что он надо мной издевается, однако, спросив боцмана, выяснил, что нет, действительно Красавчик Вадим Вячеславович, старший матрос.