Вадим Мельнюшкин - Затерявшийся

— Ага, а потом найдётся вот такая гнида, что сдала вас с потрохами и болтаться вам на въезде в деревню, как особо хитрым.

— Так не без того – риск всегда есть. Вы с Петькой-то, что делать будете?

— Это с "хорьком" этим? Да повесим, не пулю же на него тратить.

— Как-то это… — вступил в разговор молодой. — Нехорошо вроде… Вы его как-то вроде вынудили…

— Вынудили чего? Подлость совершить? Ну, ты даёшь! Повеселил. Нехрен таким гадам землю топтать. Ты потом с бойцами, которых мы из плена вытянули, поговори. Они много тебе расскажут. Например, как такие же, вроде как свои, за пайку людей насмерть палками забивают. Не будет здесь пощады ни фашистам, ни такой сволочи! Как думаешь, знал он что с тобой будет, когда пальцем тыкал? То-то же.

— Да, Герман, тут ты не прав, — это уже Степан вступил в разговор. — На смерть он нас отправил. Вот пусть сам и попробует, да и прочие поймут, что к чему.

— Герман, немец что ли? — а это проявил рвение мой боец, и глаза его опасно сузились.

— Егоршин, отставить! Если даже и немец, национальность тут ни причём. Вон мужики вопросом на вопрос отвечают – я же у них пейсы не ищу.

Шутка тут же разрядила атмосферу. Жорка аж фыркнул, ну одесситу не быть знакомым с такой манерой разговора невозможно.

— Нет, ты чего, — вступился за парня Глухов. — Наш он, только происхождение подкачало.

Оба мужика заржали как лошади, а Герман густо покраснел.

— Да пошли вы, жеребцы, сколько лет уже, а всё не надоест.

— Из буржуев, что ли? — это уже влез Георгий.

— Да из каких буржуев, — вытирая слёзы с глаз, ответил Степан. — Хотя, в общем-то как посмотреть. Мать его перед революцией в услужении у местного помещика была. Красивая молодая девка, вот она ему и глянулась. Короче понесла она. Помещик был уже вдовый, пилить его было некому. Вот и дал он младенцу свою фамилию, а заодно имечко придумал. И стал у Пелагеи Скибы сын Герман Фефер.

Мужики опять заржали, да и у меня с бойцами проступили улыбки на лицах. У мужиков явно отходняк идёт, считай костлявая мимо прошла.

— Никак помещик оперу любил? — спросил я и, похоже, попал в точку.

— Угу, — Герман тоже слегка улыбнулся, видно к шуткам таким уже притерпелся. — "Пиковую даму", мать говорит, наизусть знал и её заставлял арии разучивать, а потом вместе петь. Вообще все говорят, что неплохой человек был.

— Но не заладилась у Пелагеи жизнь буржуйская, — продолжил Степан. — В восемнадцатом барин пропал, и пришлось ей сына растить одной. Замуж так и не вышла, а баба до сих пор красивая. Эх!

Было что-то у Степана с Германовой матерью, или не было, но тому хотелось бы, тоска какая-то застарелая. Но не моё это дело.

— Разговоры разговаривать конечно хорошо, но у меня люди не кормлены. Придумали чего?

— Да придумали, — махнул рукой Боровой. — Чего там думать, пошли.

— Погоди, ещё один момент, — тормознул я селян. — А этот ваш "хорёк", он один жил?

— Да нет, с женой, — насторожился Глухов. — Её тоже вешать будешь?

Посмотрев на разом потемневшие лица собеседников, поспешил оправдаться.

— Что я вам зверь лютый. И в мыслях не было. Но вот выселить её из деревни придётся.

— Куда же её выселять?

— А вот это мне по аккордеону, но вблизи моего отряда чтобы её не было. Что у неё совсем родственников нет.

— Да как сказать, сирота она. Сына в прошлом году посадили за воровство, а дочь давно уехала, да ни разу не приезжала и писем не писала. Шалава. В общем, некуда ей идти.

— А вот жалобить меня не надо. Ты готов поручиться, да не своей жизнью, а своих родных? Вижу не готов. Да не жмитесь вы, сам я ей скажу, чтобы вещи собирала, вы как бы и ни причём. Герман, останься, а вы идите, конвой проводит, делайте пока вид, что за страх работаете.

Фефер озабоченным взглядом проводил ушедших и подозрительно глянул на меня, не нравилось ему наше уединение. Ну что ж, правильно не нравилось.

— Герман, у меня возник вопрос, а почему вы так безропотно пошли на расстрел?

— А что мы сделать могли?

— Вот смотрю, ты тоже вопросом на вопрос отвечаешь, но не еврей – тот такую глупость не спросил бы. Ты, ну если постараться правильно осветить вопрос, практически фольксдойче. Отчество у тебя какое?

— Ну, Генрихович.

— Ты не нукай, а головой подумай.

— А чего думать, не вижу что ли к чему клоните, но к немцам я работать не пойду, я белорус, а не немец, даже языка почти не знаю.

— Не проблема, главное по метрике всё нормально, расовый тест пройдёшь, как и я, лучше девяти чистокровных немцев из десятка. Рост, цвет волос, глаз, телосложение, форма черепа – родись ты с такими данными в Рейхе, уже в СС на офицерской должности был бы.

— Угу, они как только узнают, что я в комсомоле состою, да ещё секретарём организации, так сразу к стенке.

— Если будешь скрывать, то могут. Кстати, а печать где?

Мой собеседник сразу напрягся. Всё ещё не доверяет? Но ответил правду.

— Спрятал.

— Отлично. Устроим тебе отчисление, за пронемецкую пропаганду, а также кляузу на тебя в НКВД. Да не дёргайся, своим приказом по партизанскому отряду всё оформлю. Вас сколько человек в ячейке было, и где они?

— Четверо, — Герман опять глянул на меня с подозрением. — Где не знаю, двоих призвали, а Машка с отцом, он директор совхоза, с нашими ушли.

— Просто замечательно. Вот Машка твоя, на тебя кляузу и напишет, и протокол составит. Твоя задача срочно у неё дома всё подчистить, чтобы ни листка с её почерком не осталось. Лет ей сколько?

— Двадцать. Она техникум в этом году закончила.

— В Белоруссии?

— Нет, в России, она сама с Урала, отца её к нам только два года назад прислали. Теперь она к нему приехала, на работу не успела даже устроиться, только на учёт к нам встала.

— Всё просто бесподобно. Теперь надо бы найти кого с хорошим почерком, чтоб на женский был похож. Весь архив организации мне срочно, всю совхозную и сельсоветовскую документацию тоже.

— Так ни в сельсовете, ни в конторе совхоза ничего нет уже

— Молодцы, но никаких тайников, ясно? Всё уничтожить. Это приказ! Так своим заговорщикам и передай. Они тоже пусть готовятся помогать Великой Германии. Так, что ей тошно станет, но я с ними ещё поговорю.

Когда мы вернулись на площадь погрузка шла полным ходом. "Хорёк" чуть испуганно косился на распоряжающихся Степана и Григория, но похоже ещё ничего не понимал. Я отозвал в сторону толмача и быстро разъяснил его задачу. Через минуту тот уже объявлял жене предателя, что за ложный донос её муж арестован, а сама она должна в течении часа, собрав не больше одного узла вещей, покинуть село, если же она появится обратно или каким-либо образом обратит на себя внимание новых властей, то будет повешена. Баба ударилась в вой, но после напоминания, что времени у неё мало, споро помчалась в хату, даже не обратив внимания, на разом побелевшего лицом мужа.