Андрей Посняков - Из варяг в хазары

Старому почтенному негоцианту Ибузиру бен Кубрату снова привиделся нехороший сон. Будто бы со всех щелей его дома лезут к нему страшные, отвратительного вида демоны, тянут свои когтепалые руки и злобно хохочут. Ибузир проснулся в холодном поту, пнул старческой костлявой пяткой прикорнувшую на полу, у ложа, нагую наложницу. Та встрепенулась испуганно, вскочила, упала на колени, простерлась пред ногами хозяина, заглянула в глаза вопросительно — надо ль чего?

— Прочь с глаз моих, — цыкнул на нее бен Кубрат, и женщина — желтокожая, темноволосая, с большой грудью, именно такие нравились Ибузиру, — мгновенно исчезла в женской половине дома, не забыв прихватить с собой разбросанную по полу одежду — платье, шальвары, пояс. Знала — хозяин беспорядка не терпит.

Старый Ибузир уселся на ложе, почесал под халатом впалую, поросшую рыжеватым волосом грудь. Протянув руку, взял с резного столика серебряный кувшин с яблочным холодным питьем. Приподнял дрожащими руками и принялся жадно пить прямо из горлышка, не замечая, как холодная жидкость стекает по усам, по длинной узкой бороде, сильно напоминавшей козлиную, капает на полы халата и на шелковое покрывало ложа. По углам ярко горели светильники — бен Кубрат не любил спать в темноте, — сквозняк шевелил пламя, и по потолку, по обитым атласными портьерами стенам ползали страшные черные тени. Посмотрев на них, купец вздрогнул и с воплем швырнул в стену недопитый кувшин.

— Езекия! Езекия, мальчик мой! — закричал он, накидывая вышитое серебром покрывало на костлявые плечи. — Езекия!

— Звал, досточтимый? — Протирая кулаками заспанные глаза, на зов явился Езекия, племянник Ибузира, тощий, большерукий юноша с бледным миловидным лицом.

— Звал, звал, — махнул рукой купец. — Садись. — Он указал на низенькую скамеечку перед ложем, пожаловался: — Опять тот же сон!

— Про демонов? — понимающе кивнул Езекия. — Ребе Исаак советовал сделать щедрое подношение синагоге.

— Подношение? — Бен Кубрат с визгом вскочил с ложа. — Этому жирному ишаку всё еще мало? Да на прошлой неделе, тебе ли не знать, я пожертвовал синагоге целых пять мешков древесных углей на зиму! Чтоб он подавился тем углем, этот ползучий гад Исаак! Стой… — Купец подозрительно посмотрел на племянника: — А это не он ли тебе посоветовал намекнуть про подношение?

— Что ты, что ты, дядюшка Ибузир! — испуганно замахал руками Езекия. — Да разве ж я враг тебе? — Нет, ничего не пожертвует бен Кубрат на синагогу, зря он, Езекия, пообещал это ребе Исааку, «ползучему гаду», как выразился про него купец. Езекия поднял глаза к потолку:

— Может, подарить что-нибудь…

— Чего еще подарить? — сварливо перебил бен Кубрат. — Если всем дарить, никаких подарков не напасешься.

— Нет, не всем. Что ты, — улыбнулся юноша. В глазах его отразилась какая-то мысль, и прожженный деляга купец это прекрасно заметил. Потому милостиво махнул рукой:

— Ну, говори, чего ты там придумал?

— Не всем, — продолжил Езекия. — А его святости — кагану!

— Кагану?!

— Ну да. Кто более угоден Яхве — великий каган Хазарии или ребе Исаак?

— А ведь ты прав, прав… — закивал бен Кубрат. — Хорошо придумал…

Езекия зарделся.

— Хорошо… — пробурчал себе под нос купец. — И от демонов ночных поможет, и кагана ублажим — о себе напомним, — тут жадничать не надо. И подарок надо с толком выбрать.

— Красивое золотое оружие, усыпанное самоцветами, — предложил Езекия.

Бен Кубрат с возмущением сплюнул:

— Ну, ты и глуп, парень! Любого оружия, любых драгоценностей у кагана хватает. И в гареме его — сотни красавиц… но все женщины разные, и каждая хороша по-своему… а новая наложница или жена, это ли не щедрый дар? И посмотреть приятно, и не наскучит — хотя бы первое время. И если с ней здесь подобающим образом обращаться, замолвит она пред великим каганом словцо за бедного купца Ибузира бен Кубрата. Так вот тебе задание, Езекия! Дам тебе денег, пойдешь сегодня на рынок…

— Так сегодня суббота же, достопочтенный!

— Да? Ну, тогда завтра. И вообще, не перебивай! — внезапно рассердился купец. — Слушай лучше, что тебе говорят.

— Внимаю с благоговением, — низко склонился юноша.

— Выберешь рабыню, юную, красивую — ну, тут не мне тебя учить. — Бен Кубрат засмеялся. — Да смотри, по дороге обращайся с ней ласково и почтительно, а то — знаю я тебя. Даже можешь взять мой паланкин с носильщиками или повозку.

— Лучше паланкин… — Езекия вдруг замялся. — Да, дядюшка Ибузир, поиски могут затянуться, ведь сейчас, сам знаешь, сезон заканчивается. Может, конечно, что хорошее и осталось, так ведь искать надо.

— Вот и поищи, — язвительно произнес купец. — И не затягивая, сегодня же и начни… И что с того, что суббота? Дашь потом Исааку дирхем — Бог и простит. На всё про всё даю тебе пять дней. Купишь рабыню сегодня — получишь от меня пять серебряных монет.

— Тяжелых дирхемоов? — тут же уточнил Езекия.

— Пусть так, — согласился купец. — Завтра — только четыре, послезавтра — три… ну, и так далее. Хорошо я придумал, а? — Бен Кубрат хлопнул в ладоши.

— О да, мудро, ничего не скажешь, — скривился Езекия. — Ну так я пойду тогда?

— Иди, иди, мальчик мой. Можешь уже и не ложиться, а как рассветет, начинать поиски. Ну, что скажешь?

— Благодарю за доверие, досточтимый! — Поклонясь, Езекия пошел к выходу. Оглянулся, застыв на пороге: — Это счастье, что я живу в твоем гостеприимном доме и пользуюсь твоим благородством… Чтоб ты поскорее подох, старый пес, — прошипел он уже за дверью.

Обширная усадьба Вергела, обнесенная высоким глинобитным забором и двумя воротами из крепкого дуба, располагалась на вершине небольшого холма, полого спускавшегося к реке. Жилой дом купца, большой, двухэтажный, с плоской крышей, по второму этажу был опоясан открытой галереей, с которой открывался замечательный вид на пристань, полную судов, на расположенный рядом с пристанью торг и на часть широкой городской стены, по которой, перекрикиваясь, неутомимо ходили стражники-лариссии. Если пройти на противоположную сторону галереи, то меж яблонями и вишнями можно было разглядеть вдалеке высокий дворец кагана, а за ним, в степи, белые шатры тарханов — знатных («белых») людей из рода кагана.

Каган «держал эль» — возглавлял союз всех хазарских родов, хотя, по сути, не правил, считаясь священной особой, лицезреть его запрещалось. Вся власть в Хазарии принадлежала каган-беку — шаду, который назначал тудунов — правителей городов, сборщиков податей, судей, и только он один имел право видеть кагана. Он же организовывал обряд удушения — претендента на звание кагана душили шелковым шнурком и, когда он находился уже на грани между жизнью и смертью, спрашивали, сколько лет он будет иметь священную силу. Будущий каган должен был ответить. Если он умирал до назначенного самим же срока — значит, на то Божья воля, если же нет — его душили, и шад назначал нового кагана.