Андрей Посняков - Черный престол

— А ты что же стоишь, или плавать не умеешь? — Конопатая девчонка, дочка бондаря, искоса взглянула на Ладиславу.

— Отчего же не умею? — улыбнулась та. — А ну, побежали к реке! Посмотрим еще, кто лучше плавает.

— Они скоро вернутся. — посмотрев на солнце, произнес прячущийся в зарослях Истома Мозгляк. — Схватим последних, кто под руку попадется.

— И то дело, — согласился прилизанный лупоглазый мужик с родинкой на левой щеке — Ильман Карась, старый знакомец Истомы. — В этакой-то толпе несподручно.

Они — Истома, Карась и несколько верных Истоминых людей — готовились в точности выполнить приказ князя Дирмунда — посеять в городе недоверие и страх. Истома и его люди сидели в засаде давненько — успели уже вымокнуть от пота, с обеда жарило. Недавно принятый на службу Дирмундом молодой варяг Лейв Копытная Лужа с верным своим слугой, лысым Грюмом, и частью младшей дружины князя, воинами наиболее верными и умеющими держать язык за зубами, прикрывали основной отряд со стороны пристани — мало ли что, — а Ильман Карась опоздал, явился недавно, к тому же один, без людей, как сговаривались.

Вот, наконец, смолкли песни, затихли шутки и смех, и на дороге от реки к Подолу появились девушки. Усталые, выкупавшиеся, довольные, с венками в мокрых волосах. Шли, переговариваясь, постреливали глазами по сторонам: за теми ракитовыми кустами уж пора бы объявиться парням, иначе для кого же венки?

Ладислава чуть поотстала от других, подошла к кустам. Она ж всё-таки была с севера, с Ладоги, и, по ее понятиям, местные девчонки забыли ублажить подводного бога Ящера. А не следовало бы забывать, Ящер-Яша и обидеться может. Скоро Купалин день — возьмет да утащит кого-нибудь под воду или русалок напустит, а те, известно, защекочут до смерти.

Подойдя ближе к кусту, Ладислава остановилась и тихо запела:

— Яша — кто это? — удивленно переспросила Любима, стоявшая поодаль, вместе с конопатой рыжеволосой Речкой.

— Один из наших богов, — пояснила Ладислава. — Ой, а где остальные? Ушли уже?

— Ну да, — показав щербатые зубы, засмеялась Речка. — Одни мы тут стоим с Любимой, тебя дожидаемся.

Любима устало улыбнулась. Играть роль Костромы было не так-то легко, аж вся спина болела.

— Ну, вы пока идите, девы, — махнула рукой Речка. — А я тут загляну в кусточки.

— Да мы уж лучше подождем тебя, — садясь на траву, сказала Любима. — Потом уж вместе пойдем, чай, заждались нас уже. Садись рядком, Ладислава, венки поплетем, ромашек-то вокруг сколько! А колокольчиков, васильков… Ой, Лада, у тебя глаза — как васильки. А у меня какие? Говорят, черные?

— Нет. — Ладислава пристально всмотрелась в глаза подружки. — Не черные. Скорее, темно-коричневые, знаешь, как стоялый мед. Да где ж там эта Речка? Эй, Речка! Речица! — закричали девчонки, поднявшись на ноги… И тут чьи-то жесткие руки, вытянувшиеся из ракитовых кустов, зажали им рты.

— Ну, вот и славненько, — оглядев пойманных девок, ухмыльнулся Истома. Узнав Ладиславу, покачал головой: — Бывает же! Ну, да ладно… — Он обернулся к воинам: — Девок в мешки, да побыстрее, не ровен час…

За кустами призывно заржали кони.

Пуская стрелы, краем болота скакали всадники в черных плащах, развевающихся, словно крылья дракона. Проваливаясь в вязкую жижу, хрипели кони, кто-то ругался, изрыгая проклятия, где-то рядом догорал лес, мертвые, только что сожженные деревья, казалось, стонали, а стелющийся над пожарищем дым застилал солнце. Впрочем, и без того день выдался пасмурный, душный. Лес подожгли специально — знали, что там прячутся, а схоронившийся в болоте Вятша своими глазами видел, как, застонав, вспыхнул живым факелом Древлянин. Бросился к воде, да уж поздно, повалился на землю, заорал благим матом, пытаясь сбить пламя, — и затих вдруг, так же резко, как и закричал. Как же его звали, этого парня из древлянской земли? Радим? Ративор? Не упомнишь, да Вятша и не знал никогда имен своих товарищей по несчастью. Так всех и звали — мальчиков, похищенных из селений или купленных на людском рынке, — по роду-племени: Древлянин, Радимич, Вятич.

Вятичем был он, Вятша, родившийся на берегах Оки и прячущийся теперь в болоте. Хорошо хоть, удачно попал — зацепился за какую-то кочку, по самые уши провалившись в болотную жижу, да и то нырял с головою при виде всадников, дышал тогда ртом, через соломинку. Знал: если всадники найдут его — убьют. Да они этого и не скрывали. Когда выпустили всех из амбара, варяг Лейв, их главный, так и сказал — бегите, а кто не успеет, тот обретет смерть. Радимич замешкался, он был самым младшим, застрял, перелезая через частокол… И оглянувшийся на крик Вятша с ужасом увидел, как взмахнул мечом Лейв, как брызнула кровь и покатилась по кочкам голова несчастного Радимича. Похоже, видели это и остальные, потому что резко прибавили шагу, пытаясь укрыться в лесу.

Многим — да почти всем — это удалось, только вот Вятше не повезло, сразу же провалился в болото. Думал — полянка, ведь и деревья вокруг росли, ан нет — трясина. Пока выбирался — черные всадники Лейва подожгли лес, пришлось опять затаиться в болоте. Вот и сидел теперь, боясь вылезти.

Никогда, за все свои тринадцать лет, не испытывал Вятша подобного ужаса, даже тогда, когда на его деревню неожиданно напали соседи — мещера. Тогда хоть вокруг были свои, а сейчас? Разорив деревню, мещерские воины продали его в рабство северянам, а те привезли в Киев. Там Вятшу и приобрел по сходной цене круглолицый смуглый человек по имени Истома. Вятша поначалу обрадовался, уж больно Истома походил обликом на обычного ремесленника, гончара иль плотника, только что глаза были смурные. Думал — приставит к ремеслу, глину месить или там доски строгать, ан нет — ближе к ночи привязали Вятшу за руки к луке седла, повезли куда-то, да всё лесом, лесом.

Парень еле отдышался, когда хозяин, Истома, попридержал коня на развилке дорог у старого дуба, — видно, дожидался кого-то. Дождался: из лесу прямо к дубу выскочил еще один всадник — молодой варяг. К луке его седла было привязано аж двое мальчишек, ровесников Вятши, — темненький и светловолосый, крепенький. Светловолосый держался неплохо, даже озирался вокруг с некоторым любопытством, а вот темненький всё смотрел в землю и тяжело, ртом, дышал. Вятша подумал, что вряд ли он выдержит еще один переход, и оказался прав — не успели отъехать от дуба, как темненький парень споткнулся, заелозил локтями по земле. Варяг спешился, с усмешкой вытащил меч и, подойдя ближе, молча всадил клинок в спину упавшему. Да всадил по-особому, с разворотом, слышно было, как разорвалась плоть и противно треснули ребра. Полетели на тропу кровавые ошметки, а несчастный парень закричал так ужасно, что крик его до сих пор вспоминается Вятше.