Андрей Посняков - Черный престол

Ромеи везли в Киев вино, узорчатые ткани, золотую посуду и прочую роскошь, что находила хороший сбыт среди славянско-варяжской дружины князя Хаскульда. Все эти товары стоили недешево, и Хельги был поражен малым количеством охраны. Всего две пары моноксилов с воинами — не густо. Конхобар Ирландец заметил волнение ярла, подойдя ближе, шепнул, мол, сиди, пируй с купчишками, а я присмотрюсь. Так и сделал — отошел в сторонку, подальше от костров, времечко-то как раз обедать было. А Хельги-ярл, как и подобает знатному воину, учтиво поблагодарив за приглашение, присоединился к собиравшимся хорошенько пообедать торговцам. Они расположились на возвышении, под тенью развесистого дерева. Рабы и слуги, быстро раскинув на траве выбеленный холст, принялись деловито сновать туда-сюда — от холста к кострам, таская полные яств блюда.

— Угощайся, князь. — Чернобородый купеческий староста по имени Вассиан Фессалоник приветливо кивнул Хельги и пододвинул к нему блюдо с дымящейся бараниной. Ярл не заставил себя долго упрашивать — давно чувствовал голод. Взял без церемоний кусок, впился зубами в сочное мясо — остро зажгло нёбо — мясо оказалось густо перченым.

— Вина. — Вассиан сделал знак слугам. Хельги выпил с купцами вина, затем, в который раз, рассказал о том, как встретил Евстафия Догорола в Саркеле. Речь его переводил Никифор, кое-где расцвечивая рассказ подробностями, с выгодной стороны представляющими поступки ярла.

— Да, страшный народ эти хазары, — покачал головой Вассиан, и сидевшие рядом купцы закивали, соглашаясь. — А ведь туда, в хазарское царство, недавно отправились ученые монахи Константин и Мефодий. Ты не знал их, брат Никифор?

— Не знал, к сожалению. Но много слышал. Наш друг Евстафий Догорол говорил, что один из них поехал к хазарам. А вот кто? То ли Константин, то ли Мефодий.

— Может быть, и один, — легко согласился Фессалоник. — Тем более опасно! Ну что, выпьем, друзья?

Купцы обрадованно зашумели, и в кубки рекою полилось вино. Хельги пил не пьянея, чувствуя, что опять к нему приходит то самое состояние тревоги, когда в глубине мозга вдруг всплывает нечто такое, что дает ему возможность предчувствовать грядущие события… Казалось бы, ешь, пей, веселись! Кто-то из купцов достал лютню, кто-то читал стихи, а кое-кто уже и похрапывал, прислонясь к тенистому стволу дерева. Идиллия, но всё же… что-то здесь было не так.

Хельги — по привычке, постепенно становившейся его второй натурой, — рассеянно глядя на кубок с вином, принялся рассуждать: а что же не так? Ну, пир… в смысле — обед, оно понятно. Ну, с утра проводили караван сурожцев, попрощались с Евстафием, затем сели обедать… и вот до сих пор сидят. Сидят… А ведь место тут нехорошее — про караван-то наверняка прослышали окрестные разбойничьи шайки, а купцы всё сидят, ни о чем не беспокоясь, пьют, поют песни, словно бы поджидают чего-то. Чего-то? А может, кого-то?

Староста купеческий, чернобородый Вассиан, похоже, не так уж и пьян. Взгляд осторожный, трезвый. Сидит, усмехается, слушая грустную песню, что запел толстобрюхий торговец с окладистой бородою.

прямо на ухо ярлу зашептал перевод Никифор. Вот только этого и недоставало, ярл как раз собирался покинуть пиршество и поискать в окрестностях Ирландца.

— Хватит, хватит, Никифор. — Хельги затряс головою. — Как тебе только не стыдно толмачить такое? Пояс сняла с бедер — ничего не скажешь, хорошенькое начало! Можно себе представить, чем всё закончится.

— Но… это же стихи, мой ярл! — сконфуженно пробурчал Никифор. — Стихи знаменитого поэта Агафия Миренейского, что всю свою жизнь воспевал светлую радость… Хотя ты, наверное, прав. Мне, монаху, такое слушать грешно.

Отойдя в сторону, он принялся молиться. А толстобрюхий сибарит не унимался: хоть Хельги и не понимал слов, но жесты купца были весьма красноречивы…

Ага! Вассиан обернулся к кому-то… Похоже, к кормщику, именно его Хельги заприметил с утра за рулевым веслом одной из ладей. Судя по одежде — длинная, почти до самой земли, ярко-зеленая, с серебряной нитью, туника, — кормщик был явно не беден и, скорее всего, имел в купеческом предприятии солидную долю. Тогда почему же Вассиан не пригласил его к обеду? И о чем они сейчас шепчутся? Послушать бы… Впрочем, чего там слушать, без Никифора всё равно не поймешь ни единого слова. Хоть, в Суроже еще, и учил ярла греческому Евстафий-купец, а всё же их сурожский говор от столичного отличался. Да и говорили быстро. Вызнать бы… Может, не стоило связываться с купцами, добрались бы до Кенугарда сами? А попасть туда надо обязательно, ибо — как сказала девушка-волшебница Магн — только он, Хельги-ярл, может остановить черное дело друида. И кто его остановит, если они не доберутся до Киева? Если сгинут в степи, пронзенные разбойничьей злой стрелой, если вдруг схватят их, сонных, да продадут в рабство на край света?

Нет, такой поворот ярла никак не устраивал. А потому следовало быть постоянно настороже. Вот и сейчас…

Заметив, как кормщик скрылся за колючими кустами шиповника, Хельги встал и, сказав Никифору, что идет навестить Ладиславу, покинул веселое сборище. Ладислава, представленная Евстафием Догоролом как знатная ладожанская дама, как и положено девушке, обедала отдельно от мужчин, в специально разбитом шатре с поднятым пологом. Шатер этот был разбит слугами шагах в двадцати от костров, ближе к морю.

Хельги прошел немного в том направлении, затем оглянулся по сторонам и стремительно нырнул в пахучие заросли шиповника. Острые шипы впились в одежду, больно царапнули руки. Ярл не обращал на это внимания, увидев мелькающую впереди зеленую тунику кормщика, то скрывающуюся за деревьями, то вновь вспыхивающую в лучах солнца. Прибавив шагу, Хельги быстро обошел огромный, лежащий прямо на пути камень, и…

— Не спеши, ярл, — тихо произнес кто-то у него за спиной. Кто-то? Конечно же, Ирландец, кому тут еще говорить на языке людей фьордов?

— Там, дальше, я видел трех всадников. Спешенные. Словно бы ждут кого-то…

— Кормщика.

— Кормщика? А, того человека в зеленой тунике. Так ты шел за ним, ярл?

Хельги молча кивнул, шагнув вслед за Ирландцем в густые заросли дрока. Вокруг пели птицы, вкусно пахло молодой листвой, цветами и медом.

— Вот они, — остановившись, поднял руку Ирландец. — Осторожнее, не свались в овраг.

Ярл и без него уже заметил тех, кто стоял, не таясь, у каменистого русла ручья. Трое спешенных всадников в панцирях из бычьей кожи, с саблями в сафьянных ножнах. Короткие, украшенные красными шелковыми ленточками копья небрежно прислонены к камню. Кони пили из ручья воду.