Андрей Посняков - Ладожский ярл

— Лада-чижа, налима будешь? — Отрок осторожно снял висевший над костром вертел с рыбой. «Налим» — по-славянски сказал, по-ильменски, не по-своему — «мадех».

Они сидели во дворе усадьбы перед разожженным костерком — смотрели, как за Шуг-озером заходит солнце. Месяц май-травень, а по-местному — семенд-куд — давно уже вступил в свои права и теперь, оправдывая название, шумел травами, шептал что-то ласковое нежными листиками берез. В такой вечер, тихий и чудный, совсем не хотелось сидеть в четырех стенах, вот и Дивьян с Ладиславой не шли в дом, не разжигали очаг, а расположились во дворе, распахнув настежь ворота. Солнце заходило за озером, оранжевые осколки его пламенели в воде, за густыми зарослями орешника и вербы. Меж небольшими холмами журчал прозрачный ручей, соединяющий главное, большое, озеро с вытянутым средним. В ручье и поймали налима, да не одного, а в компании с форелью.

Ладислава осторожно положила печеную рыбу на ржаную лепешку — вкусно!

Улыбнулась. Вот и зима позади, и весна уже, считай, на исходе, впереди лето — что-то будет? Здесь-то пока хорошо, а вот как там, в родной Ладоге? Как там девки, отпели уже веснянки? А будут ли прыгать через костры на Перунов день? Наверное, будут… Ладислава вздохнула. Что греха таить, скучала она по родным местам, по знакомым людям… и по молодому варяжскому ярлу с глазами, как вон то дальнее озеро. Ведь от него-то, от Хельги, и сбежала сюда, стараясь забыть все. Да вот не забывалось что-то.

Шмыгнув носом, Ладислава незаметно утерла слезу. Ничего, проживем, зимой-то, поди, хуже было. А так, что и говорить, все, что нашлось в амбарах, посадили — жаль, мало вышло, так ведь и не большое семейство у них. Смилостивятся боги — дадут урожай, а нет, так и охотой прожить можно, и рыбы в ручьях да озерах видимо-невидимо. Жить можно. Только скучно…

— Я вот все думаю… — обернулся к Ладе Дивьян. — О колбегах, об убийцах. А ведь они непременно явятся еще раз. Тут-то я и отомщу им, ведь нельзя же злодеяние оставить неотомщенным… Думаешь, не смогу? Ведь я один, а их много? Нет, Лада-чижа, смогу. А тебе вот что скажу: одна, без меня, в лес не шастай — я там и ловушки, и западни всякие сделал, чужой ни за что не пройдет — попадется, а если и выберется, так, все одно, след свой оставит. Чего смеешься, не веришь? — Отрок обиженно надул губы.

— Не сердись, Дишка! — Ладислава обняла парня, погладила по голове. — Не насмехаюсь я — радуюсь. Как хорошо ты теперь язык ильменский знаешь! Значит, не зря я зимой с тобой разговаривала.

— Не зря, — улыбнулся отрок. — Хорошо мне с тобой, Лада-чижа! — опустив голову, признался он. — Не знаю, выжил ли бы без тебя? Сама понимаешь, ты мне как сестра старшая. Да так и есть… Через две зимы приведу в дом невесту. — Дивьян неожиданно сменил тему: — Куневичских девок хвалят, говорят — работящие. Жаль, две усадьбы с погостом разрушили там нелюди-колбеги…

— Если то были колбеги, — тихо промолвила девушка. — Ты ведь рассказывал, что многие были убиты злодейски — вытащены со спины ребра… Так, Диша, поступают варяги. Кровавый орел называется.

— Вот нелюди, — ругнулся Дивьян. Посидел молча, поворошил в костре угли: — Еще по рыбешке?

— Давай, — Ладислава ловко насадила форель на тонкую деревянную веточку. Вскоре от костерка вновь аппетитно запахло.

— Жаль, собак у нас нет, — посетовал отрок. — Некому и кости бросить. А Келагаст ведь обещал собачку.

— Не верю я ему, этому хитровану Келагасту. — Ладислава перевернула рыбу. — Как он тут на усадьбу посматривал… Словно на свою.

Дивьян вдруг вскочил на ноги. Выхватив из-за пояса нож, провел себе по руке, дожидаясь, пока, шипя, не упадут в костер красные тяжелые капли.

— Клянусь, — прошептал он. — Клянусь духами ветра, клянусь Землей-Матерью, клянусь Койвистом — березовым богом. Никогда, покуда я жив, Келагаст не будет хозяином на земле моего рода. И никто не будет, кроме меня, моих детей и тебя, Лада-чижа.

Вдали, за озером, послышался волчий вой, одинокий, словно бы жаловался на свою горькую судьбину заблудившийся в лесах зверь.

— Ишь развылся, — передернула плечами Ладислава, и раньше-то не жаловавшая волков, а уж после всего произошедшего с ней в Полянских землях и подавно.

Забеспокоился и Дивьян — а ну, как попался в силки какой зверь аль птица? Ведь сожрет серый! Именно там, меж длинным озером и рекой, поставил недавно отрок ловушки.

— Пойду проверю. — Он решительно вскочил на ноги — со смешно вздернутым носом на детском простодушном лице, небольшого роста, но весь такой ладный, уверенный в себе, ловкий. Взял прислоненную к ограде рогатину, улыбнулся:

— Дождешься меня, сестрица?

Девушка покачала головой:

— Нет. Пожалуй, и сама с тобой пойду. Надоело уж на усадьбе.

— Ну, как хочешь… — Дивьян пожал плечами, отвернулся равнодушно, хотя на самом деле, конечно, рад был спутнице, еще бы — все не одному тащиться, пусть даже и недалеко здесь.

Спустившись с пологого холма к озеру, отвязали от мостков челн, уселись — Ладислава на нос, Дивьян на корму. Погребли, пробиваясь из зарослей тростника на чистую воду. Вечер стоял светлый, темнело теперь поздно. Близились белые ночи — русалочьи, как их тут называли. Отрок незаметно оглянулся — не плывет ли за ними русалка? Не плеснет ли по гладкой воде чешуйчатый русалочий хвост? Нет… Если бы плескал кто, так только утки да бобер на ручье, что вытекал из озера рядом с мостками. Чудно было вокруг, привольно, тихо, только стучал где-то большой пестрый дятел, да за холмами в лесу куковала кукушка-кяги. Ладислава опустила руку в воду — прохладно еще купаться, хоть и были уже две грозы, третья осталась — уж тогда-то потеплеет холодная озерная водица, сделается парной, как молоко только что из-под коровы, уж тогда и можно будет наплаваться всласть, недолго уж и осталось. Девушка вздохнула, вспомнив, как купались с подружками в Волхове, со смехом, прибаутками, визгом… особенно если сверкали за кустами любопытные глаза юноши. Вздохнув, посмотрелась в воду, гладкую, словно ромейское зеркало. Исхудала за зиму Ладислава, лицо пообветрилось, посмуглело, резче обозначились скулы, волосы посветлели, а глаза словно бы стали больше, и по-прежнему сверкала в них небесная васильковая синь.

— Красивая ты, Лада-чижа, — оглянулся на нее Дивьян, прищурился. — Жаль, покинешь меня, как замуж выйдешь. Жаль.

— Не жалей, Дишка, не надо. — Девушка засмеялась, в глазах стояла грусть. — Вперед лучше гляди, во-он, посейчас за корягу зацепимся!

— Не заце…

Зацепились. Отрок дернулся, едва не перевернув лодку, ну, от того упаслись, слава озерным духам-ярвам, однако все ж таки черпанули водицы изрядно.

— Ну, вот, — укоризненно покачала головой Ладислава. — Теперь вот идти мокрыми. Хорошо — недалеко тут.