Петр Заспа - Антипиранья

– Владимир Иванович, какое сегодня число?

– Что, милок, заработался? Тридцатое марта нынче на дворе.

Получается, что он уже был здесь позавчера? Вчера был в Питере, а позавчера здесь. И теперь снова в Кенигсберге! Голова от таких кульбитов пошла кругом.

Он посмотрел на хитро улыбающегося Беляева и подумал: «Ситуация патовая! Как объяснить то, что и сам не можешь понять?». Доев консервированную кашу с мясом, он наконец решился:

– Понимаете, Владимир Иванович, здесь все не так просто.

Беляев сдавленно хохотнул в кулак.

– А то я это сразу не понял! Да я как тебя там у особистов увидел, так тотчас подумал, что ты такой же моряк, как и я. Болтливей нашего моряка еще поискать надо. У них же разговор только о морях да бескозырках. А из тебя слова не вытянуть было. Сначала я решил, что тебя сами же особисты и подсадили, чтобы нас послушать, а потом, когда ты от них сбежал, так сразу понял, что или из нашей конторы, или внешняя разведка. Потому что немцев я нутром чую. Хотя час назад ты меня удивил. Я уж тебя за провокатора принял. Кто же в осином гнезде по-русски болтает? Пришлось за тобой следом походить, понаблюдать. Видел, как ты от патрулей шарахался. Кстати, там, у Ершова, у тебя лихо получилось! Гипнозом владеешь?

– Скорее телепортацией.

– Это как?

Денис почесал лоб, затем затылок и, понимая всю дикость следующих слов, смущенно улыбнулся:

– Понимаете, я из будущего. Это не мое время. Я из две тысячи одиннадцатого года. Звучит странно, но так и есть.

Беляев прокашлялся и задумался.

– Я, конечно, разведчик со стажем и разные легенды для прикрытия слышал, но такую вот первый раз. Аналитики у вас с фантазией.

– Да какие к черту аналитики! Смотрите! – Денис порылся в карманах и достал сторублевую купюру.

– Что это?

– Сто рублей.

– Не наши что ли?

– Конечно, не ваши, потому что они наши!

– А почему «Москва» написано? А, понятно – царские. Здесь что-то про Банк России есть.

– Да вы год выпуска посмотрите! Тысяча девятьсот девяносто седьмой. Теперь понятно?

Беляев задумался, а Денис внимательно следил за его лицом. Вот сейчас Владимира Ивановича осенит и он от потрясения потеряет дар речи! Но его надежды не оправдались.

– Не пойму, для чего это нужно? Понимаю, немецкие марки. Мы их тоже для своих операций делаем. Бывало, и свои, советские, тоже печатали. А несуществующие деньги… не пойму.

– Тьфу ты! Ладно, проехали. – Денис, насупившись, принялся счищать остатки грязи с футболки и джинсов.

– Куда поехали?

– Ай… Когда, говорю, дальше пойдем?

– Теперь до темноты будем ждать. Засветло не проскочить. С полверсты по пустырю до леса. А куда спешить? Сейчас дождь пойдет, лучше здесь отсидимся. – Беляев присмотрелся к рассеченной брови Дениса и ссадине, красневшей у него за ухом. – Это тебя ершовские заплечные мастера так отделали?

– Нет, расшалившиеся дети.

– Кто?

– Опричники! Не грузи себе голову, Владимир Иванович. Не знаешь таких, так скоро появятся.

Беляев помолчал, глядя, как Денис тщательно затирает на коленях остатки глины, затем спросил:

– А ты чего так налегке?

– У нас сейчас лето.

– А-а… ну да, ну да, понимаю. Сам-то откуда будешь?

– Из Питера.

– Это где такой город?

– Это Ленинград.

– Вот те на! Почти земляки.

– Да? А почему почти?

– Да как тебе сказать… детдомовский я. А где родился, точно и не знаю. То ли под Кемерово. Затем меня перевезли в Ленинград, а потом в Сталино. То ли все наоборот – сначала Ленинград, потом Сталино и Кемерово. Помню только, что был беспризорником и бродяжничал. Потом детский дом и опять бродяжничество.

По башне гулко застучали первые капли дождя. Воздух наполнился озоном, и вмиг потемнело.

– Это хорошо. – Беляев подставил руки под капли, залетавшие в люк. – Весна! Гроза съест последний снег. Да и нам легче будет уйти – стемнеет быстро. Ну, ты как в город сходил? Удачно? Ты так и не ответил. Хотя чего я спрашиваю? Если здесь сидишь, то уже хорошо. Конечно, что ни говори, а сейчас нам работать стало куда легче, чем было раньше. И сами опыта набрались, и гестапо уже не то. Сейчас их больше интересует, как выскочить из мешка. Знают, что скоро город возьмем, тогда пощады им не будет. Сам видел, как ящики с документами в реке топили. Ничего, потом поднимем. Думаю, ждать недолго осталось.

– Недолго. Шестого апреля начнем, а девятого закончим.

– Во как! Откуда же ты такой взялся? Я уже голову сломал, гадая. Понимаю, что нашего брата теперь развелось как тараканов за печкой. Сейчас кто только собственную разведку не имеет? Начиная от полковой и до самого верху. Но ты, вижу, не из простых. Даже у нас таких прогнозов не делают. Думаю, Денис, что ты из ведомства Фитина. Угадал?

– Не гадайте, Владимир Иванович. Я вам уже и так все сказал. А если не верится, так это уже ваши проблемы. – Откинувшись на закопченную броню башни, Денис смотрел в люк на небо, темнеющее на глазах, и неожиданно вспомнил Ирму. – Скажите, Шарлоттенбург далеко отсюда?

– Зачем тебе?

– Да так… человека одного хотел бы найти.

– Это ту немку что ли?

Денис удивленно посмотрел на Беляева, но на лице Владимира Ивановича не дрогнул ни один мускул.

– Не немка она, а латышка. По-русски говорит хорошо! А вы откуда знаете?

– А ты как думал? После того как ты сбежал от Ершова, там такой шум подняли! Из штаба армии особисты приезжали и серьезное расследование проводили. Сразу за тех солдат взялись, у которых ты автоматы отобрал. А они про девчонку рассказали. Ночью туда поисковая группа ходила, но никого не нашли. Дома брошены. Наверное, в город ушла.

«И то хорошо!» – подумал Денис.

Быть виновником ее несчастий ему ох как не хотелось. Но потом он вспомнил, что будет с городом через несколько дней, и тревога за Ирму всколыхнулась с новой силой.

– Владимир Иванович, а как в городе можно найти человека, если знаешь только его имя и фамилию?

– Запала латышка в душу? Или, может, связная?

– Помочь хотел. Она мне помогла, а я хотел долг вернуть. Если смог бы, конечно.

– Найти можно. Надо только знать, к какому району ее причислили, а потом поискать по спискам, вывешенным на пунктах выдачи продуктов. Я так однажды своего человека искал. Он на связь долго не выходил. Мы уже заподозрили, что переметнулся на другую сторону, а оказалось – погиб при обстреле. Немцы – народ пунктуальный. У них все на бумажках отображено. А продуктов в городе мало, на грани голода. Так они эти списки очень тщательно корректируют, чтобы никто за двоих не взял. Если человека не стало, то напротив фамилии сразу появится запись.

– Понятно. А как найти эти пункты выдачи?

– Это не сложно. Там всегда народ хвостом толпится. Другой раз даже на сигнал тревоги внимания не обращают, только бы очередь не потерять. Полиция силой в бомбоубежища загоняет. – Беляев приподнялся на локтях и удивленно спросил: – Ты что, назад в город собрался?