Алексей Кулаков - Промышленникъ

Просмотрев данные по разной мелочи, вроде оружейного магазинчика в Санкт-Петербурге, молодой промышленник закинул труды своих бухгалтеров в сейф, а вместо него достал стопку чековых книжек. Налил себе бокал рейнского "Ауслезе", устроился поудобнее на стуле и принялся раскладывать весьма своеобразный пасьянс.

"Русско-Азиатская банка, многолитровая и сейфовая — одна книжка от моего именного счета, другая от того, на который капает рента. Итого две чековых книжки. Сувениры из замечательнейшей страны Швейцарии: по две книжки мне подарили у Хотингера, и в Шаффхаузенкантональбанке. О! С первого раза выговорил, хотя бы и про себя. Какой я молодец, однако. Итого у меня уже шесть стильных и очень красивых чековых книжечек. Теперь пройдемся по Германским землям — Дрезднер банк дал мне всего одну штучку, зато в Дойче банке сразу три. Правда, все они на разные фамилии, но ничего, пригодятся. Ну и последнее мое приобретение, от Волжско-Камского банка. Общий итог в одиннадцать штук. А неплохая коллекция собралась!".

Пополнив сладкой топазовой жидкостью свой бокал, хозяин кабинета тут же его опять ополовинил, после чего разлиновал подходящий листочек на расходную и доходную части, и принялся считать.

"Доходы среднемесячные — от ренты и лицензий на семьсот тысяч, от предприятий примерно столько же. И на счету компании накопилось миллиона этак три с половиной. Было больше, но пришлось потратиться на акции Товарищества Мальцевских заводов и вступительный взнос в ЗИГ. Ну и французские бумаги. Теперь смотрим расходы. Тиссену, за его постоянную заботу и дружескую поддержку — аж пятнадцать миллионов рублей. И ведь все Августу мало, постоянно интересуется насчет новых заказов — как будто я деньги печатаю. Прорва ненасытная, блин. Далее, старине Фридриху, которому скоро исполнится аж тридцать восемь лет — три с копейками, то есть три триста. Минимум столько же уйдет за океан брату моего стряпчего, и примерно шесть миллионов отпечатанных бумажек — "Строительной конторе Бари", за качественное и очень быстрое исполнение всех моих пожеланий. Так, бумаги из "Лионского кредита" освоили. Что дальше? А дальше десять миллионов Геннадию Луневу, в течении самое большее двух лет, а вернее даже полутора. Значит — вынь да положи ему тысяч по семьсот в месяц. Ну, это нормально, тем более что на стартовый рывок уже есть. Полтора миллиона на покупку недвижимости в Москве — и личный счет в русско-азиатском опять станет пустым… Сто пятьдесят-двести тысяч ежемесячно на Лазорева, и небольшая поддержка научной мысли в России, особенно мыслей Менделеева. Плюс небольшие инвестиции в свое дальневосточное поместье, и постоянные отчисления по лицензиям — не только мне платят, за кое-что и самому приходится отчислять. Хм, получается, тысяч на триста-двести пятьдесят в месяц свободных денег я могу рассчитывать. Живем! Но не забываем о скромности, которая, как известно, очень украшает человека. А попутно — избавляет от множества проблем с завистниками. Так что показываем всем максимум сто пятьдесят тысяч официального ежемесячного дохода, а остальное скидываем в далекую Швейцарию. Ну что, вроде все?".

Александр собрал со стола чековые книжки, подхватил листочек со своими расчетами и мурлыкая себе под нос невнятную мелодию, закинул все эти важные документы в маленький сейф. Захлопнул дверцу, неплохо притворяющуюся куском пола, проверил дверку большого и повернулся к окну. Хмыкнул, глянул на подарок Григория и досадливо вздохнул. Два часа ночи!

— М-да, как упоительны в России вечера.

Как не старался Гурьян одеваться потеплее, да все же не уберегся и простыл — днем жарко было, вот и решил немного распахнуться и сбить шапку на затылок. И вроде бы мелочь пустяшная, а вот поди же ты, ему хватило — четвертый день еле-еле ноги таскает, от постели до нужника, да обратно. Надо сказать, что еще с полгода назад, он бы все равно ходил работать, несмотря на температуру и прочие радости, сопутствующие сильной простуде. Потому как — хочешь не хочешь, а копейку в дом нести надо. Есть ведь хочется каждый день, и желательно больше одного раза. Вспомнив мать-покойницу, угасшую непонятно от чего три года назад, рано повзрослевший мужчина четырнадцати лет тихо вздохнул — какой он тогда счастливый да беззаботный был! От глубокого вздоха родился легкий кашель, и встрепенувшаяся сестренка тут же подскочила к старшему брату. Легонько тронула, и заглянула в лицо с молчаливым вопросом — не надо ли чего?

— Пить дай.

Наполовину осушив небольшой ковшик и отдав его обратно, Гурьян невольно передернул плечами от пробившего его озноба. Поплотнее укутался в свое любимое старое лоскутное одеяло, шитое еще матушкиными руками, перевернулся на другой бок и прикрыл глаза. Да, еще полгода назад!.. А вот с недавних пор он мог себе позволить побездельничать в постели недельку-другую — так как умудрился буквально на пустом месте найти дополнительный приработок. Всего-то и делов, что по сторонам поглядывать, да что надо в память откладывать, ну и братьев немного погонять для пользы дела — а денежка за это куда как увесистая "капнула". Даже отец столько не зарабатывает, а вот он запросто! Малышню одели-обули во все новое (и себя тоже не забыл), кой-какой припас на зиму устроили, да и отложить немного удалось. И после всего этого — ну разве ж он не молодец? Тятя так и сказал при всех — горжусь таким сыном, настоящим мужиком вырос!

За окошком внезапно раздался раскатистый рев, заставивший больного чуть ли не подпрыгнуть. А затем страдальчески сморщится, и подтянуть одеяло повыше. Так, чтобы оно прикрывало уши и хотя бы немного заглушало громкие песни в очередной раз "принявшего пять капель" певца.

Вот всем хороша была их улица, да и соседи подобрались очень даже ничего. Все, кроме одного — Фимка-амбал, зарабатывающий на жизнь катанием квадратного и перетаскиванием круглого (в составе крупной артели грузчиков, трудящихся исключительно на оружейной фабрике), страсть как любил по пьяному делу исполнить пару песен. Вернее пару десятков, во всю ширь и мощь своей далеко не маленькой глотки. Длился этот концерт, как правило, не больше часа-двух, и в принципе был вполне терпимым — теми, кто жил двора этак через два-три от непризнанного певческого таланта. Да что там, настоящего талантища! Все же хайлать так громко и долго не каждому дано, а Фимка ни единого разу даже и не охрип, как бы об этом ни мечтали все его "благодарные" слушатели. Да. Так вот — те, кто имел несчастье наслаждаться оглушающими руладами в пределах саженей этак пяти-шести, на правах ближайших соседей "наслаждались" народным творчеством на всю катушку — вплоть до дребезжания стекол и подвывания расчувствовавшихся собак. Урезонить певца-любителя даже и не пытались, ибо при его внешних данных, более подходящих для совершения богатырских подвигов, любое махание руками было абсолютно бесперспективно.