Алексей Кулаков - Промышленникъ

Грозные интонации в голосе и отчетливый намек на приближающиеся неприятности не услышал бы только полностью глухой и частично слепой собеседник пристава. Савватей услышал. Но не внял. Вместо этого, предварительно покосившись на Прокофия Афанасьевича, все так же односложно ответил.

— Так.

Опять не услышав про свое благородие, полицейский чиновник, против ожидания, даже сердиться не стал. Уперся в столешницу своими немалыми кулаками, навис над хозяином дома и с искренним недоумением вопросил.

— Ты, Вожин, как я погляжу, совсем страх божий потерял? Ты как с властью разговариваешь, олух царя небесного? Мне "горячих" тебе выписать для вразумления, или как?

Дружескую беседу прервал звук шагов. Размеренно-громкий, он совершенно по-разному подействовал на всех, кто находился в горнице: предводитель общины тревожно шевельнулся, становой замер в недвижимости, а Марыся и ее муж совершенно успокоились. Вернее, успокоилась она, а ее муж и так особо не волновался. Увидев же его сиятельство, чета Вожиных дружно удивилась: в Олькуше Александр Яковлевич носил погоны штаб-ротмистра и всего один орден на груди.

— С кем имею честь?

На парочку незваных гостей появление офицера подействовало наподобие хорошей плюхи: кратковременный стопор и настороженно-ошеломленное молчание. Староста очнулся первым, и с некоторой тоской поглядел на дверь. Господин пристав, в свою очередь, моментально оценил стоимость материала, из которого пошили мундир. Не ускользнуло от его опытного взгляда и сияние двух орденов на груди — Анны и Станислава, а так же полнейшее отсутствие какого-либо волнения или недоброжелательности. Легкое удивление было, не без того.

— Становой пристав Золотов, Платон Алексеевич.

— Князь Агренев, Александр Яковлевич.

Четыре коротких слова сняли если не все, то уж точно большинство вопросов. Золотов и сам был из мелкопоместных дворян (хоть и простых, нетитулованных) — на его должность иных старались не назначать, и за свою полувековую жизнь успел повидать многое. В частности, ему моментально стало понятно, что молодой офицер носит свою форму по праву; он далеко не бедствует; гораздо выше его по сословной лестнице и самое главное — может доставить ему кучу неприятностей. И как офицер, хотя бы и в отставке, и особенно как представитель высшей аристократии — только у них в каждом слове причудливо переплетались холодная вежливость и уверенная властность. Да и вообще, ротмистр в такие годы — это какая же лапа в верхах должна быть?

— Прошу прощения за беспокойство, мне донесли о… некоторых странностях в селе. Как я понимаю.

Пристав на мгновение прервался и метнул многообещающий взгляд на скукоживающегося на глазах старосту.

— Вышло небольшое недоразумение.

— Ничего страшного, Платон Алексеевич, бывает. Кстати, раз уж мы с вами свели знакомство, не окажете ли мне честь небольшой беседой? А ваш сопровождающий пока подождет вас за дверью.

Марыся, зачарованно наблюдавшая за происходящим в ее доме действом, очнулась только после небольшого тычка от мужа. Вскинулась, увидела его гримасу и кивок на пустой стол, и тут же засуетилась, наполняя начавшуюся между полицейским чином и их гостем беседу вкусными и ароматными деталями.

— Прошу вас, располагайтесь поудобнее.

Золотов благодарно кивнул и заметно расслабился, настраиваясь на приятное общение. А за следующие полчаса он настолько пришел в себя, что даже осторожно поинтересовался — правда ли, что родовитый аристократ утруждал себя таким делом как колка дров? Ну и прочими занятиями, несколько странными для князя и отставного ротмистра.

— Ну а что же в этом такого? Мне как-то по случаю рассказывали, что граф Толстой ходит босой. А одет и вовсе в крестьянскую рубаху-косоворотку и посконные штаны. Вот это действительно номер так номер!

— Ну, сей господин известный затейник, нам ли на него ровняться?

— Вы, вне всякого сомнения, правы. Хотя… не так давно я был на охоте в Гатчине.

Пристав совершенно неожиданно для самого себя замер.

— И с удивлением узнал, что сам государь-император иногда любит развлечься таким вот образом. Да и великие князья не брезгуют подобным делом — по настроению, конечно.

От таких рассказов замерли вообще все присутствующие. Дальнейший разговор как-то сам собой свернул на нейтральные темы и стал понемногу угасать. Да и вообще, собеседник его сиятельства как-то внезапно вспомнил об ожидающих его делах, и стал потихоньку собираться — успев между делом пообещать князю Агреневу, присмотреть за его сослуживцем. Чтобы, значит, злые люди не обижали — из тех, кто властью не обделен. Попрощался, вышел за калитку… и тут же подозвал к себе исстрадавшегося в ожидании неприятностей старосту. Злорадно улыбнувшись, Марыся на пять минут прилипла к небольшому оконцу в сенях-прихожей, пытаясь разобрать все то хорошее, что изливал на поникшую голову Прокофия Афанасьевича полицейский чин. К очень большому своему сожалению, так ничего и не услышала — но и увиденного оказалось вполне достаточно. Главный общинник всей своей фигурой излучал вселенскую тоску и печаль, и явно очень сожалел о проявленном усердии. И надо сказать, излучение это заметно усилилось, после того как становой пристав соизволил потрясти своим пудовым кулачком возле лица старосты. Вернувшись в теплую горницу, хозяйка как раз успела услышать окончание легкого выговора-внушения, что делал офицер-пограничник своему бывшему денщику.

— Работа у него такая, за порядком следить. Понял?

— Понял, Александр Яковлевич. Растерялся я малость, чего уж там, вот и получилось невежливо.

— Ну а раз понял, недельки через две навести его с каким-нибудь гостинчиком, прояви толику уважения. Обязательно извинись, да в общих чертах обрисуй, чем следующий год заниматься будешь. Все равно сам спросит, рано или поздно.

Проследив, как муж покосился на бутылку со сливовой наливкой, женщина догадалась, что именно получит в подарок становой.

— Александр Яковлевич, а вот то, что вы про царя-государя говорили — оно и в самом деле так?

Утвердительный ответ хозяин дома переварил с заметным трудом и даже некоторой оторопью — картина императора Александра третьего, с колуном в руках и разбросанными вокруг поленьями, в его голове не укладывалась никак. Совсем никак, ибо рушила всю привычную картину мироздания, в которой император правил и думал о благе своих подданных, военные служили, а крестьяне пахали землю. Марысе же было не до удивления — вначале домой вернулась дочка и ее тут же погнали мыть руки и испачканную в чем-то мордашку. Затем гость спустил со второго этажа весь свой невеликий багаж, и она вспомнила о необходимости собрать чего-нибудь в путь-дорогу. Так сказать на недолгую но вкусную память — и кусок свиного окорока в этом плане подошел как нельзя лучше. Увидев все эти сборы, к ним тут же подключилась Ульяна, подарив неродному, но уже вполне любимому дяде Саше свой альбом для рисования. На что он тут же поклялся, повесить свой портрет на стене кабинета, в отдельной рамочке. Женщина слегка увлажнившимися глазами проследила, как князь что-то шепнул на ушко ее дочери — отчего та просто расцвела, поцеловал ее в подставленную щечку и разрешающе кивнул мужу, уже примеряющемуся к чемодану командира. Хорошего настроения Ульянке хватило ненадолго — хлюпнула носом, виновато улыбнулась и убежала в свою комнату. Следом за ней подалась и Марыся, успокаивать и отвлекать.