Дмитрий Полковников - Опытный кролик

А подвыпивший и раскрасневшийся Печиженко долго выговаривал Максиму:

— Учиться тебе надо, хлопец… Ты на нас с генералом не смотри. Ну, могу я, допустим, в атаку бойцов повести! И даже дивизией командовать смогу, но как долго? Вижу, как армия меняется, и что же будет через год, два, пять лет? Если честно, такие, как я должны уйти, или станем тормозом.

«В академию? К двоечникам, что ли», — Панов неожиданно для себя фыркнул, вспоминая, как начальник Академии имени Фрунзе недавно испрашивал право отчислять слушателей по неуспеваемости и перейти в 41-м году на качественный отбор [451]. «Нет, профессором», — комбат иронично скривил губы.

— Ты, иначе, выше капитана не поднимешься, — не понял реакцию полковой комиссар.

— Поднимется, — как-то загадочно усмехнулся Пазырев.

Перед самым завершением мероприятия комбат «неожиданно» вспомнил о переезде штаба. Запыхавшийся Суворов быстро принес бумаги. Каждый генерал должен уметь расписаться в бумагах в месте, где ему укажут, а полковник — сам найти строчку.

Формально получено разрешение на «внезапную» учебную боевую тревогу в ночь с субботы на воскресенье, а на самом деле…

Много чего интересного можно сделать с документом, где на последнем листе красуется затейливая подпись и легко ставится печать штаба укрепрайона.

С одной стороны комбат был доволен, сотворив немыслимое. Нет, на рекорд в семь дней он не претендовал. Как и на желанный бы здесь результат шестидневной войны. Но время ушло не коту под хвост [452].

Уметь надо! Ненашев полностью выполнил, и даже в чем-то перевыполнил полугодовой план боевой подготовки округа. Два часа в месяц [453], отведенные для изучения иностранных армий превратились в ежедневный кошмар лейтенантов. Бывший полковник не сорвал ни одного занятия.

А еще — постоянное внушение красноармейцам: мы защищаем не только первое пролетарское государство, но и социалистическое отчество. Драться станем за жен, сестер, матерей, да и за самих себя. Враг на Западе не знает пощады, ему нужна только земля.

На тактических занятиях и учениях батальон просто жил, а особая команда обеспечивала сносный быт и в палатках. Но к концу дня люди валились с ног от усталости.

С другой стороны, дерни их с этих позиций, многие станут чуть более грамотными бойцами. Все пока свелось к подготовке разового боя на досконально знакомой местности.

За настроением во взводах и ротах комбат следил особо. Каждое утро начиналось с доклада, кто что сказал, ответил, что пели на вечерних посиделках.

Люди немного, но менялись.

Общий настрой, примерно, такой. Мы, конечно, бурчим, сомневаемся, спорим. Но верим — трудности временные, ради будущей счастливой жизни все преодолеем. Иногда звучало что-то привычное, про окопавшихся врагов, но не суть. Где еще услышишь спор, когда мы построим коммунизм. А вы как считаете, товарищ капитан?

Он улыбнулся, но ответа не дал. В коммунизм многие верили. Верили, что должно наступить время, когда навсегда исчезнет боль, зло, неправда, все некрасивое и низменное.

Как его все достало! Поехать бы к девушке, да нет — поет в ресторане.

Максим решил добить светлое время суток. Юго-западнее основных позиций, примерно километрах в двух, находилась высотка, метров на шесть возвышающаяся над местностью. Комбат хотел осмотреть ее снова и лично проверить, как хорошо туда вкопали небольшой деревянный сруб.

Ну, что же, совсем неплохо и незаметно. Из узкой щели в бинокль хорошо просматривались позиции батальона и лежащий за ними форт. Но лежать на голых бревнах неудобно. Матрас им принести, что ли? Да и рацию надо расположить удачнее и жестко закрепить.

Максим поднялся на высоту — размяться и посмотреть, куда дели антенну.

Внезапно у воды появилась конная группа немецких офицеров. Старший из них, дав шпоры коню, загнал его в Буг, и, заносчиво подняв голову, начал пристально его рассматривать [454].

Наглость «фрица» окончательно добила уставшего за день Ненашева.

Нежный и ранимый, после многих лет службы, характер отставного полковника взял верх над осторожностью. Максим одернул гимнастерку, собрал на лице любимую страшную рожу и понятным без перевода жестом, застенчиво продемонстрировал всаднику размер и глубину вставляемого фитиля.

— Товарищ капитан, вам лучше уйти — раздался тихий хихикающий голос невидимого пограничника.

Да, боец прав. До начала войны проявлять искренность — непозволительная роскошь, а как хотелось еще и встать на карачки, высоко подняв корму и хлопнуть себя по заду.

На другом берегу немецкие офицеры успокаивали взбешенного полковника. Каков наглец!

Зеркала в батальоне не нашлось.

Вернее, очень большого зеркала, где можно разглядеть себя целиком. На другие размеры заказ от комбата хапвзводу давно поступил, годились, в том числе, и крупные осколки. Но все куда-то девалось, а на вопросы Ненашев с сапером загадочно улыбались.

Вот так, внешний вид Иволгина мог оценить лишь взгляд со стороны. Желательно, чтобы смотрел комбат, способный попутно придать Алексею особый военный лоск. Водилась у начальника пара вещичек.

Ненашев внимательно осмотрел замполита.

Свежая прическа, форма с иголочки. Комбат чуть не закашлялся от резкого запаха одеколона «Шипр». Ох, комиссара точно не пустили бы к Сталину, тот предпочитал «Тройной», как единственный парфюм, не вызывавший у него аллергии. Вместо «нагана» — «Токарев» Максима, но не в новенькой, а потертой кобуре. Такие же и ремни. Взамен армейской «финки» — ночной трофей Ненашева.

— Ну, как, — немного смущаясь, спросил старший политрук. Хотелось произвести впечатление аккуратного и «бывалого» командира. Очень статусную вещь — наручные часы — Алексей надел так, чтобы все заметили. По старой моде, поверх манжета гимнастерки.

— Во! — поднял большой палец комбат и улыбнулся.

Ничего в мире не меняется. Сейчас все же легче, чтобы казаться значительным, нужна большая кобура и клинок подлинней. А еще — крупный агрегат с часовой стрелкой. Может, Иволгину еще компас нацепить?

Панов в той жизни носил другие игрушки, чем чуднее, тем моднее. Хотя сейчас полжизни отдал бы за планшет или обычный ноутбук, без наворотов и тех терабайтных попаданческих наборов. Становилось сложным нести в голове информацию.

Иволгин похвале обрадовался. Эх, ему бы еще медаль или даже орден. А пока на груди весело блестят заслуженные значки.

Панов думал, угадал бы кто, не заставший время до «перестройки», куда собрался старший политрук? Влюбился? Ага, щас! В Бресте сегодня открылся расширенный пленум обкома партии.