Дмитрий Рыков - Урусут

– И?

– Что – «и»? Фамилия его – Петров. Простая такая. Никогда не слышал?

– Ой, – заерзал на стуле Алиевич, – не поверите, вот прямо так вертится, вот где-то рядом, рядом… – тут вдруг физиономия его застыла, он с трудом выдавил из себя: – Генерал-полковник Петров Василий Иванович, главком Сухопутных войск, замминистра обороны, Герой Советского Союза?

– Майор, все-таки что-то такое в тебе есть. Память, во всяком случае, цепкая. Итак: какая-то крыса, откуда, как, когда, письмом, по телефону, не знаю, стукнула старшему Белолобову, что его внука взяли на Кавказе наши люди, и что видели его в аэропорту МинВод.

– И?

– Да что ты все икаешь! Иди, мля, воды попей! Дед поехал к Петрову, тот сразу сделал запрос.

– Когда? – губы у Кердыева задрожали.

– Я же говорю, примерно полчаса назад.

– Это значит, что у нас есть два-три часа.

– Правильно мыслишь. Потому что если выяснится, что мы применили дознание к психически больному ребенку, то я и ты в это здание больше не вернемся. И следующих званий у нас не будет. И выслуги лет тоже. В каком состоянии Белолобов?

– Подыхает.

– Что?!?

– Бредит, в сознание не приходит, весь синюшный, куда-то несколько килограмм ушло, врач приходил, ничего понять не может.

– А сколько вы ему вкололи?

– Три куба.

– И что тут непонятного? Артурик, если мы его в таком виде отдадим, и он через неделю кончится, нас даже рядовыми в Афган не пошлют. Лишат званий, наград – и уволят к черту. Такую честь мундира Андропов отстаивать не станет. У нас вообще никакой зацепки по антисоветской деятельности нет?

– Да ну, вы же читали отчет. Мальчишка думает, что на Эльбрусе попал под ледник – на Эльбрусе ледники уж лет двести не сходили. Далее: у него якобы есть дочь Нина, он якобы часто бывает в Европе.

– Да может, он молодой, да ранний, и успел родить!

– Маразм, конечно, но мы проверили на всякий случай. Нет дочери, не бывал за границей.

– А что это за муть такая – «роснефть», «газпром», «втб»?

– Нефть и газ, больше ничего не понятно. Причем они тут вообще – бес его знает.

– А этот… Тренер?

– Романов Юкшиных в Москве – море, но нет никого, кто интересовался бы единоборствами, и тем более – чтобы какое-то время провел в Японии.

– Тупик.

– Нет.

– Почему? – оживился полковник. – У нас есть хоть один шанс?

Кердыев покраснел и выпалил:

– Уничтожим все документы! Сделаем так, что его у нас вообще не было!

– Фантаст! Документы – да, но он же придет в себя, и расскажет все, что вспомнит!

– Физическое устранение.

– Что?

– Физическое устранение. Тело – в крематорий.

Рашин вскочил и принялся мерить шагами кабинет. Пару раз он поднимал взгляд на подчиненного и сокрушенно качал головой. Наконец, бросился обратно в кресло, наклонился к майору через стол и сказал почти шепотом:

– Свидетелей – до фига.

– Ничего подобного. Опасны только срочник Уткин, дежурный по блоку, и два срочника, которые вбегали по вызову, когда малыш Степанцова мутузил. Всех троих – сегодня же переводом на Дальний Восток. Лейтенанты Савельев, Стручков, Лукин и доктор Малышев сами участвовали в применении препарата – ребята мальчишку привязывали, а Малышев колол.

– Да у Малышева столько за душой – он и так рот не откроет. Остается Рядко.

– И ваш секретарь.

– Не смеши. Потому он и мой секретарь, что умеет держать язык за зубами. А с Рядко справимся.

– Как? Парень настолько выслужиться хочет, что сдаст кого угодно когда угодно кому угодно.

– А мы ему и поручим – привести приговор в исполнение. Скажем, сверху указание дано. Срочно. А чтоб веселее получилось – пообещаем сразу через звезду перескочить.

– Из лейтенанта – в капитаны? – с недоверием спросил майор.

– Угу. Лично займусь.

– Тогда – вот вам и надежный человек в вашу команду. Правда, остаются бесконтрольные кухарка, дежурные, водители, что везли его из аэропорта. Ну и спецкоманда, что будет труп жечь.

– Офонарел? Кто запрос до кухарок доводить будет? Это уж мне позволь решать. А у спецкоманды такая подписка о неразглашении, что им и членам Политбюро не разрешено ничего рассказывать.

– Прикажете приступить?

– К чему?

– К работе с документами.

– Чтоб ни кусочка пепла не осталось. Малышев ампулу ценного препарата пусть на себя возьмет, как разбившуюся. Спишут, не страшно. Приказ по срочникам должен быть готов в течении десяти минут.

– Есть. Разрешите выполнять?

– Разрешаю.

Кердыев, какое-то время назад ссутулившийся, с опущенными плечами, вскочил с выпяченной грудью, ловко развернулся на каблуках и ринулся на выход.

Рашин наклонился к микрофону и задал вопрос:

– Лейтенант Рядко на смене?

– Секунду!

Зашуршали бумаги.

– Так точно!

– Ко мне. Мигом.

Олега рвало. Сердобольный Уткин раздобыл ржавый тазик с отломанной ручкой, но в него еще надо попасть. Чувствовал себя, как после наркоза, только в десять раз хуже. Фашисты. Что же он им наболтал? И не дергают – видно, ничего особенного, иначе Алиевич уже бы победоносно прыгал по камере. Как же хреново! Как же хреново! Но подыхать тут никто не собирается, не дождетесь.

Звякнул засов, заскрипела дверь. Вошел Гриша, как всегда, подтянутый, молодцеватый. Вот единственное лицо, которое приятно здесь видеть. «Если все же удастся перебраться обратно, – подумал Белый Лоб, – найду этого человека обязательно – хорошо у него дела в 2012-м будут, плохо ли – все равно подарю тыщ пятьсот».

– Привет, Гриш! – сказал он, вытирая лицо одеялом – что уж тут стесняться. – Извини, плохо выгляжу.

– Ничего. Привет, Олег.

Белолобову то ли почудилось, то ли на самом деле гэбист чуть подрагивал и выглядел бледнее обычного – ну да ладно.

– Если меня на допрос, предупреди своих сразу – могу им костюмчики заблевать.

– Нет, не на допрос. Тебя в больницу отправляют.

– А с чего это доброта такая? – искренне удивился арестант.

– Не знаю, – скривился Рядко, – наверное, не хотят, чтобы ты помер здесь.

– А с чего это вдруг я должен помирать? – спросил Олег и тут же легонько постучал себя по губам ладонью. – Правильно, правильно, чего это я. Лечиться. Срочно лечиться.

Сполз с кровати, начал торопливо одеваться.

– А куда меня? В какой-либо тюремный изолятор?

– Нет, – после довольно-таки длительной паузы сказал Григорий, – в «Склиф».

– Да ну? – окаменел Белолобов. – Это «с концами», что ли, отпускают?

– Не знаю! – почему-то зло бросил чекист. – Может, в отдельную палату с охраной, может, в общую. Мое дело тебя в «скорую» посадить, больше ничего не известно.

– Так идем, – Олег улыбнулся во весь рот. «Склиф»! Уговорить, уболтать кого-нибудь, и позвонить деду! Фиг с ним: приговор, отсрочка, колония – справимся! Ого-го-го!