Дмитрий Рыков - Урусут

– Пожалуйста-пожалуйста. Извините за резкость. Если что.

Доктор махнул рукой и вышел, Сан Саныч – вслед за ним.

Губаз молча сел к мониторам и стал быстро щелкать мышкой. Потом пробежал пальцами по клавиатуре и покосился.

– Что? – буркнул Олег. – Уйти самому не получится?

– Получится, – хохотнул врач. – Никогда такого не видел.

– А конкретнее?

– Вы в специализированной клинике. Кома – наш профиль. Еще никто не выходил из коматозного состояния так быстро и с таким успехом. Люди чаще всего не способны обслуживать сами себя! А вы кричите, ругаетесь, требуете питье! Почему на камеру не сняли?.. Забыли в суете…

– Руку освободите. Уберите капельницу.

– Сейчас медсестра придет. Вы же сок просили.

– Губаз Леванович, – после некоторой паузы спросил Белый Лоб. – В будущем мое состояние может ухудшиться?

– Честно?

– А еще как?

– Да оно через час может ухудшиться. Вам требуется ежедневное наблюдение и соответствующее лечение. У вас, извините, дырка в голове. Хорошая такая, сквозная.

Рукоятка? Это был выстрел. В затылок. Грохнул-таки Кердыев. Эх, Гриша, Гриша – «единственное нормальное лицо». И ты туда же. Шкуры продажные. Но что за Камешек, а? Нет, что за Камешек?!?! Теперь пришло бессмертие – пули не берут? Однако, нет никакого желания ставить повторный опыт.

Вошла медсестра с апельсиновым фрешем. Пока она ковырялась с капельницей, с катетером, уже пил.

– Я попробую пройтись, Леванович? – спросил у врача.

Тот кивнул.

– Даже нужно попробовать. Только умоляю – осторожней. Света, поддержите пациента.

Олег опустил ноги на пол. Вроде ступни держат. Выпрямился, схватившись за спинку кровати. Фигня какая-то. Все отлично. Так, глядишь, и дырка зарастет. Засмеялся, вспомнив про глаз. Переживем. Бодро, отодвинув руку медсестры, дошел до стены и обратно. Елки-палки! Никаких проблем.

– А отправлюсь-ка я в душ, – сказал он скорее самому себе, хоть и вслух.

– Олег Иванович! – предостерегающе поднял руку эскулап. – Рано! Мы должны составить заключение!

– Ну и составляйте. Сейчас жена с дочерью приедут, а я воняю. Где здесь душ?

– В вашей же палате душ. У нас, знаете ли, современная клиника. И в России – самая лучшая.

– Кто бы сомневался, – улыбнулся Белый Лоб. – Кто бы сомневался.

Вода, вода, горячая вода… Какое же это удовольствие. Только б на повязку брызги не попали. Марину в пещере не нашли. Выходит, прошлое изменилось. Но в горы он все равно полез, группа погибла – значит, ребята шли с ним, значит, Горячева не предупредила. Она осталась в прошлом, но ничего менять не захотела… Сильно напугал ее «эффект бабочки». Как там звали ее ухажера… Андрюшенька. Конев? Кулев? Нет, вспомнил, Клюев. Найдем, спросим – оно ж интересно.

Висело полотенце, вытерся, одел, сняв с крючка, халат. Что я здесь делаю? Хочу домой, домой! Я здоров, как бык! Глаза нет? Глаз – не пальцы. А то как бы с дочкой играл на рояле?

Вышел еще не обсохший – Губаз исчез, медсестра меняла простыни. Ну да, сервис. Интересно, в какую копейку он обходится.

– Светлана, – позвал он. – У меня возник аппетит. Хороший такой, здоровый. Куда я могу пойти поесть?

– А вы закажите, – она выпрямилась, подбивая подушку, – прямо сюда, если хотите. Я вам сейчас меню принесу.

– «Меню»? – недоверчиво переспросил Белолобов. – А какое направление кухни в местном ресторане?

– Любое.

– Ну да! Что, если захочу тайский суп с креветками?

Медсестра взяла небольшую паузу, подумала.

– Наверное, сделают.

– Несите меню, – сказал Олег, упал на кровать, взял пульт с тумбочки и включил большой плоский телевизор на стене. Щелкал-щелкал каналами – о! «Блумберг»! Ну-ка, ну-ка…

После очередных визита Сергея Аркадьевича, щелканья мышкой Губазом и сытного обеда, включившего в себя действительно тайский суп и здоровый кусок палтуса на гриле, Олег неожиданно для себя придремал. С врачом поругались – пациент хотел домой завтра же, врач сказал, что дал охране приказ не выпускать его под угрозой увольнения. Как бы он хорошо себя не чувствовал, все равно в череп нужно вставлять металлическую пластину. Хочешь, не хочешь, сиди неделю. «Три дня!», – орал Белый Лоб. Сошлись на пяти.

А потом Олег накручивал себя перед встречей с женой и дочерью, накручивал, перенервничал, и к тому моменту, как они на самом деле появились, бессовестно сопел, лежа поверх одеяла в халате с пультом в руке. Вид у него, однако, был уже совсем домашний, не больничный – разве что перебинтованная голова и закрытый повязкой глаз напоминали о реальном местонахождении.

Вихрем в палату ворвалась Нина, сначала, увидев отца спящим, оторопела – ей же сказали, что он вышел из комы! – но узрев на нем халат и услышав работающий телевизор, все поняла и с разбегу кинулась к нему.

– Папа! – кричала она, чуть ли не пританцовывая. – Папа!

Он поднял единственное веко, все мигом вспомнил и прижал ее к себе, крепко-крепко, целовал волосы и не давал ей от себя оторваться, потому как лились слезы, и ему не хотелось, чтобы она их видела. В дверях стояла Анна и просто улыбалась.

Она верила в успех, но где-то там глубоко-глубоко внутри, ибо все, как один, как и перед поездкой на Кавказ, твердили: «Шансов нет, шансов нет». Когда она впервые переступила порог этой палаты и увидела бледно-синего, безжизненного Олега, с трубкой во рту, подключенного к аппарату вентиляции легких, с катетером в вене, под капельницей, с датчиками, посмотрела на кривые линии и четкие цифры на нескольких мониторах, у нее совсем опустились руки, и только безудержный оптимизм дочери позволял ей удержаться от отчаянья.

«Папа поправится, – твердила Нина, – очень скоро, вот увидишь, я точно знаю».

Так, как сегодня, она еще никогда не гоняла. Забрала дочку из школы – та радостно вопила по пути к выходу, переполошив всех учеников и учителей – и только сели в машину, как Анна стала давить, давить на газ, заклиная: «Только б не остановили, только б не гаишники». Пронесло – и вот они, двое, хнычут друг на друге, два самых близких человека, вернее, один пока что еще маленький человечек, а второй большой, но инфантильный, сильный, но глупый. Дурак. Скалолаз, блин. Одноглазый Джо.

Анна подошла и обняла их обоих. Так и простояли несколько минут. Наконец, Олег отпустил дочурку, та завертелась и закружилась по палате, приговаривая:

– Я говорила! Я говорила! Я знала!

– Что ты говорила, колокольчик? – спросил отец, вытирая глаз.

– Сначала – что ты жив, потом – что скоро выйдешь из комы. Знала, знала, знала!

Супруга наклонилась и осторожно поцеловала его в губы. Он обнял ее и горячо зашептал на ухо:

– Прости меня, прости, за все прости…

Она погладила ему щеку и ответила: