Валерий Елманов - Битвы за корону. Прекрасная полячка

Не хотелось влезать в местные разборки, но стало не по себе от этого безобразия, и я легонько ускорил ход своего коня, решив вмешаться. К тому же и со временем был порядок — никаких задержек, ибо нам в любом случае оставаться здесь на ночлег.

Первой обернулась к нам именно она, а уж следом и остальные, мгновенно застывшие в растерянности. А я не сводил со старухи глаз. Такое ощущение, что я ее где-то видел, но не пойму где. А ведь должен вспомнить — слишком колоритная у нее внешность. Одни лохмы чего стоят, наполовину закрывающие лицо. Да и остальное — грязная как не знаю что, одежда — одно название, да и разодрано все на ней так, что непонятно, каким образом эти клочки, мелкие и покрупнее, еще держатся на изможденном теле.

«Ладно, попозже вспомню», — отмахнулся я и жизнерадостно рявкнул:

— Ну и что тут у вас за сыр-бор?

Старуха вновь сообразила первой. Остальные продолжали оторопело таращиться на наш небольшой отрядик, а она вырвала руки из мужичьих лап и стремительно скользнула ко мне, обхватив мой сапог и прижавшись к нему щекой. И все молча, без единого слова. Ну и куда теперь бросать ее на произвол толпы, коль она сама выбрала меня в заступники? Я, конечно, не адвокат, чтоб защищать виновных, но вдруг вины на ней вовсе нет. Точнее, не вдруг, а наверняка, поскольку для такой старой наиболее вероятное обвинение одно — колдовство. А вон, метрах в двадцати впереди, и наглядное подтверждение тому — вкопанный в землю столбик, обложенный вязанками хвороста.

Мужики, от которых она ускользнула, наконец-то очнувшись от замешательства, ринулись вдогон, но я успел спрыгнуть на землю. Левее и чуть сзади тут как тут вырос Дубец, далее кряжистый Одинец, подле него Курнос и Изот Зимник, а правее Кочеток и Зольник… Словом, полтора десятка — пятеро оставались в седлах, приняв у остальных поводья. И у каждого правая рука эдак многозначительно лежит на рукояти сабли, а левая задумчиво поглаживает приклад пищали. Фитили, разумеется, не зажжены, но кто ж из деревенских разбирается в таких тонкостях. И мужики, не добежав до нас пяти метров, чуть потоптавшись, почти столь же резво направились обратно.

— Так что случилось-то? Крестный ход наоборот?

Мой невольный каламбур обстановки не разрядил. Толпа продолжала весьма неодобрительно взирать на нас. Вслух, правда, своего неодобрения никто не высказывал — чувствовали, чревато. Посему они просто угрюмо молчали.

— Мне спросить у них в третий раз или не стоит? — задумчиво протянул я, слегка повернув голову к своим гвардейцам.

— Ведьма она, княже. Приблудилась тут с прошлого лета и пакостит. А у нас ныне терпежу не стало, вот мы ее и того… — Вперед выступил низенький мужичонка с такой длинной бородой, что мне поневоле пришла на ум детская сказка. Да-да, именно та, где мужичок с ноготок, а борода с локоток. Кстати, его, как выяснилось чуть позже, действительно звали Локотком.

Однако, к превеликому его изумлению, я не удовлетворился столь коротким пояснением. Пришлось Локотку, выполнявшему обязанности старосты, выложить на-гора ее конкретные преступления. Излагал он их весьма красочно, начав с трех погибших: один утонул в трясине (по наущению ведьмы болотник расстарался), второй утоп в реке (снова ведьма, но на сей раз стакнувшись с водяным), а третьего зашибло бревном при строительстве избы.

— А тут кто из нечисти поработал? — осведомился я. — Не она же сама их ворочала.

— Да мало ли с кем она шашни крутит. Нешто мы всякую нечисть могем сосчитать, — пренебрежительно отмахнулся староста.

— Это верно, — согласился я. — Ну а что еще?

Локоток вздохнул и, укоризненно покачав головой, выразительно посмотрел на меня, словно спрашивая: «А разве мало?» Но, напоровшись на мой не менее выразительный, хотя и безмолвный ответ: «Мало», принялся уныло перечислять дальше. Остальные грехи «проклятущей злыдни» оказались рангом помельче. Прошлогодний неурожай, заблудившаяся в лесу корова (леший по просьбе ведьмы поработал), задранная волками, и совсем ерунда.

Привел Локоток в качестве неопровержимого доказательства ее ведьмачества и еще один факт. Придя в деревню откуда-то с севера, говорить по-русски она до сих пор толком не научилась, разве понимать, когда ей что-то говорят, отсюда и прозвище, но когда предрекала кому-то, то изъяснялась весьма толково.

— Ах да, — спохватился он под самый конец. Оказывается, имелось двое умирающих от нутряных болезней, кои, разумеется, тоже наслала на них окаянная Немка, как ее тут прозвали.

— Ну догадки к делу не подошьешь, — резонно возразил я. — А есть ли какие-либо существенные доказательства, что все это — ее рук дело? Или у вас в деревне до нее никто не помирал, не хворал, коровы не пропадали и урожаи всегда были на загляденье?

— Ну мерли, не без того, — неохотно сознался староста. — И хворали тож, да и урожаи… Земля такая, что диво — ежели уродит.

— Ну вот, — рассудительно заметил я. — Получается…

— А ничего не получается! — торжествующе взвыл он. — Она ж сама, злыдня, про свои пакости не утаивала.

— То есть как? — не понял я.

— А так. Допрежь поведает про них, а опосля учиняет. Она ж чего умыслила-то… — И он торопливо, взахлеб принялся рассказывать, до чего дошла нахальная Немка.

Оказалось, что она, не иначе как решив всех окончательно запугать, заранее предупреждала каждого погибшего о его смерти незадолго до нее. Вот такая попалась наглая. В числе прочих перепало и кое-кому из пока еще невредимых, стоящих тут же, в толпе. Немудрено, что народец осерчал на столь мрачные пророчества. Терпение у них закончилось, когда бабуля посулила через несколько дней мороз и снег, а в это время года такая погода — неминуемая смерть всех озимых. И тут кого-то осенило, что если Немку спалить, то и ее колдовские чары тоже развеются. То есть здоровые не захворают, урожай будет о-го-го, и вообще жизнь вмиг наладится.

Получается, бабуля-то и впрямь не простая. Дано ей нечто свыше. Не ведьма, конечно, а пророчица, но тем не менее. Такая и мне самому сгодится — надо забрать ее у них, но без скандала. Не следует забывать, что нам здесь еще ночевать. А то решат, будто мы заодно с нею, какие-то ведьмаки, подкрадутся тихонько и…

— Значит, всегда сбывалось, — кивнул я, констатировав: — Сильна старая. Но ведь она не ворожит, не колдует — просто предсказывает.

И тут народ прорвало. Каждый норовил выплеснуть свое, наболевшее, но суть сводилась к одному. Мол, предсказывает или ворожит — наплевать. Но мы такого худого слушать больше не желаем.

— А ежели бы тебе, князь, про твое дите родное кто-нибудь поведал, что вскорости скрючит его, ты как с ним поступил бы? — подскочила совсем близко ко мне какая-то баба, весьма похожая на прячущуюся за нами ведьму. Ну разве что поупитаннее, да одежка поприличнее, зато космы точь-в-точь.