Валерий Елманов - Битвы за корону. Прекрасная полячка

И это мне не казалось. Судя по недоуменным взглядам, которые бросали на нашу процессию стоящие поодаль гвардейцы, прекрасно осведомленные о моем обручении с сестрой Годунова, так оно и выглядело. Одно хорошо — сама Ксюша ничего этого не видит.

Пока шли, я продолжал размышлять: к чему ее игра? Лишь для того, чтобы как-то подстраховаться и обеспечить себе симпатии человека, который имеет за плечами реальную силу, или нечто большее? Ну, например, намерение сохранить за собой пышный титул царицы, для чего предстоит заручиться поддержкой всех кого можно.

Однако ни к какому выводу я не пришел, в конце концов досадливо отмахнувшись — успею проанализировать попозже, сейчас не до того. К тому же из Кологрива наконец-то прибыл Годунов, о чем мне доложили гвардейцы, стоящие у Красного крыльца вместо французских обалдуев.

Оказывается, Федор Борисович, прискакав вместе с Зомме в Кремль и узнав о случившемся, первым делом поспешил к телу усопшего. Когда мы с Мариной вошли в собор, он находился там и, стоя на коленях, безутешно плакал, не обращая ни на кого ни малейшего внимания. Народу в храме практически не было, я имею в виду посторонних, все свои. Позади моего ученика стоял понурый Зомме, вокруг четверо телохранителей Годунова, в изголовье у Дмитрия — тоже на коленях — Исайя, а подле него Корела, на которого и уставилась первым делом Марина.

— И что, мне стоять бок о бок с этим… хлопом?! — возмутилась она.

— Он не хлоп, а вольный казак, — ответил я. — И не просто казак, но один из защитников государя.

— Но есть же правила.

— Смерть их отменила, — покачал головой я.

— Грязный, и одежда в крови, — не унималась она.

— В крови врагов, — сквозь зубы зло прошипел я. Достала, ей-богу достала!

Мнишковна кисло сморщилась и что-то шепнула одной из своих фрейлин, указав на атамана. Та послушно закивала и, мелко-мелко семеня, направилась к Кореле.

«Если попробует удалить, я ее сам удалю», — мрачно решил я, но ошибся в предположениях. Дама всего-навсего заняла место по соседству с атаманом, чтобы Марина, упаси бог, никак не смогла коснуться грязной одежды Корелы.

Сама Мнишковна, уже пройдя поближе к бездыханному телу, не сразу припала к груди погибшего супруга. Поначалу она застыла в паре метров от его ног, якобы пребывая в оцепенении. Судя по ее взгляду, устремленному на Годунова, полное впечатление, будто она вновь что-то лихорадочно прикидывает и соображает. Не знаю, что именно, но вначале Марина поплотнее укрепила на голове венец, дабы он, упаси бог, не свалился, и лишь затем издала истошный крик. Но на тело не рухнула, а вначале деликатно просеменила, обходя его сбоку, и только после этого брякнулась на пол. Да и то не с маху, а эдак аккуратно, дабы не разбить коленки о твердый пол. Вдобавок одной рукой она не забыла придержать венец на голове.

Все это мне отчаянно не понравилось. По всему выходило, что Дмитрий интересовал ее постольку, поскольку являлся царем, и сейчас она попросту демонстрирует окружающим свое горе. Если же и имелась в ее плаче некая доля искренности, то не по нему, а по своим несбывшимся надеждам, погибшим вместе с ним.

Стало жаль парня, столь неудачно женившегося, и чуточку обидно за него. Пускай государь не красавец, но и далеко не Квазимодо. Подумаешь, пара бородавок на лице и одна рука короче другой. Зато весел, щедр, удал, да и силенкой господь не обидел. Помнится, во время охоты в Костроме он самолично хаживал с рогатиной на медведя. Такому пускай и не любая, но многие на шею кинутся, а эта…

И главное, было бы чем кичиться!

Происхождением? Но она хоть и шляхтянка, однако не из больно-то знатного или, тем паче, древнего рода. Ни с Сапегами, ни с Радзивиллами Мнишков не сравнить. Да и с Вишневецкими тоже, а про Острожских вовсе умалчиваю. Словом, третий сорт не брак.

Внешностью? Увы, и с этим у мамзели изрядные проблемы. Не станем касаться фигуры — возможно, тощие и корявые, полтора метра с кепкой, в Польше как раз в моде, и вообще дело вкуса, но лицо… Один острый носик чего стоит, придающий хищное выражение всему лицу. А вместо рта узкая прорезь, ибо мало того что у нее тонкие губы, но вдобавок она имеет привычку частенько недовольно их поджимать, и тогда они вообще выглядят как две ниточки-черточки. И волосы — с роскошной косой моей Ксюши никакого сравнения. Словом, далеко не Мисс Речь Посполитая и даже не Мисс Самбор — скорее всего, и в этом убогом городишке найдутся особы посимпатичнее, пускай и из обслуги.

Нет, польстил ей Пушкин в своей трагедии «Борис Годунов», явно польстил. С чем он там сравнил ее устами какого-то из польских кавалеров? Кажется, с мраморной нимфой. А по мне, девушка с веслом выглядит куда соблазнительнее. Да и с глазами Александр Сергеевич изрядно напутал. Не сказал бы я, что они «без жизни». Скорее наоборот, там-то она как раз и играет, струится, можно сказать, бьет ключом.

Впрочем, и классики могут ошибаться. Но в одном наш гений оказался прав на сто процентов: свою руку она не отдала — продала Дмитрию за русскую корону, притом нахально посчитав, что заплатила достойную цену.

От ее крика Федор вздрогнул и растерянно поднял голову, уставившись на Марину. Увидев же меня, он вскочил с колен и порывисто метнулся, припав мне на грудь.

— Вот и закатилось наше красное солнышко, — всхлипывая, прошептал он, и слезы полились по его щекам с удвоенной скоростью.

Даже странно, откуда столько безутешной скорби от кончины Дмитрия. Если вдуматься, то погиб конкурент в борьбе за власть, а он… И ведь видно, что в отличие от Марины не играет, переживает искренне и всерьез. Но потом я вспомнил, что в целом Дмитрий был весьма ласков к своему наследнику, а синяки и шишки доставались преимущественно моей голове. Годунову же перепало всего разок, когда его хотели удавить, да и то позже оно оказалось вроде бы как боярской инициативой, о которой «красное солнышко» ни сном ни духом.

В проявлении внешних эмоций Марина не отставала от царевича и даже опережала его. Причитать, как русские бабы, полячки не умеют, зато вскрикивала и рыдала она весьма громко.

— Плачь, милая, плачь, — ласково прошептал Федор, оторвавшийся от моей груди и направившийся обратно к усопшему. — Все полегче будет. — Он жалостливо вздохнул и вновь опустился на колени перед телом Дмитрия.

Признаться, было не по себе. Со всех сторон доносятся рыдания или как минимум всхлипывания — вон и на глазах моих гвардейцев слезы, а на меня накатило какое-то равнодушие. Ну вообще ничего не шевелится в душе. Скорее напротив — какое-то облегчение, только непонятно, от чего именно в первую очередь. То ли потому, что теперь не понадобится делать тяжкий выбор, решая, протягивать ему руку помощи или нет, — судьба сама сделала его за меня, то ли оттого, что наконец-то все закончилось. Разумеется, остаются всякие там Марины и Опекунские советы (да и то насчет последнего не факт), но мне это казалось легкорешаемыми проблемками, не более. Понятно, что спокойной жизни не предвидится — дел на Руси хоть отбавляй, и крутиться придется как белке в колесе, но зато без неожиданных срочных вводных. Можно спокойно планировать работу на недели, месяцы, а то и годы вперед.