Валерий Елманов - Битвы за корону. Прекрасная полячка

Пушкарский приказ был не в моем ведении, но, по счастью, никто из бояр им ныне не руководил. Поставленный управлять средневековыми артиллеристами боярин Морозов примкнул к мятежникам и был убит раньше всех прочих, еще во время нашего отступления к Успенскому собору. Теперь во главе пушкарей оставался дьяк Иван Салматов. Я бы не стал влезать, но он чересчур оригинально понимал свои обязанности.

— Мне чтоб порядок везде был и чисто кругом, — приговаривал он, строго распекая пушкарей, когда мы с ним осматривали его владения. Не иначе как сказывалась его прежняя служба в Земской избе, ведающей в числе прочего благоустройством столицы, где Иван Семенович, как я выяснил, начинал подьячим.

— А как насчет бабахнуть? — поинтересовался я.

— Повелеть? — радостно встрепенулся сопровождавший нас подьячий Дей Витовтов.

— Цыц! — одернул своего подчиненного дьяк. — Я тебе повелю! — И, обратившись ко мне, миролюбиво заметил: — Ни к чему оно, княже, ей-ей, ни к чему. Ежели проверить на всякий случай, так оно и без того видать, что справные пушки. Опять же и государь покойный не далее как на Рождество из них стрелял.

Понятно. С таким каши не сваришь.

— Тянет на прежнее место, в Земскую избу? — понимающе осведомился я, в пятый раз за последний десяток минут услышав про порядок и чистоту.

— Да не то чтобы оченно, — замялся он, искоса поглядывая на меня и колеблясь, откровенничать ли. Но тон мой был благожелательный, на лице явственно читалось сочувствие, а потому он решился. — Спокойнее там. А тут, не ровен час, искра какая, и все — поминай как звали. А коли и выживешь, так опосля пожалеешь, что выжил. За недогляд-то кого на дыбу первого? Меня. Вот и трясись.

— Ладно, подсоблю тебе, чтоб не трясся, — пообещал я.

И подсобил, нагрянув в гости к Воротынскому. Пусть Иван Михайлович и «засланный казачок», но тем более должен помочь, стремясь завоевать мое доверие. Он и помог, благо речь шла не о крутых приказах, вроде Разрядного или Поместного. И через три дня на место Салматова поставили по моей рекомендации подьячего Дея Витовтова. Этот — я был уверен — на новом месте землю станет рыть. Молодой, азартный, честолюбивый — самое то. Да и Салматов, переведенный в Земскую избу, на меня не обиделся. Напротив, остался благодарен. И спокойно, и оклад повыше. Кстати, у меня на него тоже имелись виды, раз он так любит чистоту и порядок.

Возглавил же Пушкарский приказ князь и окольничий Владимир Долгорукий. Знал я, что он мне мешать не станет, вот и подсунул его кандидатуру Воротынскому. Долгорукий и не мешал. Напротив, когда я предложил свою помощь, был только рад.

Увы, но сами пушкари энтузиазмом не блистали. Лениво стаскивая со стен пушки для первых тренировочных стрельб, намеченных мною в десяти верстах от Москвы, они всем своим видом показывали, что не одобряют мою блажь.

Результаты стрельб мне оптимизма не прибавили — из рук вон плохо. Выставленные вдалеке мишени (несколько больших квадратных щитов из дерева) так и остались непораженными.

— Счас, счас, дай срок, приноровиться надо, — успокаивающе пыхтел старший пушкарь, назвавшийся Исайкой, наводя свою пушку.

Приноравливался он долго. Ядро за ядром уходили мимо цели. Правда, с каждым разом они ложились все ближе к ней, но первое попадание произошло аж с девятого выстрела.

— Фу-у, готово, княже. Как и обещался. — Исайка довольно оглянулся на меня в ожидании похвалы и, не дождавшись, спросил, горделиво подбоченясь: — Ну как?

— Плохо, — мрачно отрезал я.

— Дак пристреляться требовалось, — обиженно возразил он. — Иные, глянь, и доселе не попали.

— Значит, они еще хуже, чем ты, — констатировал я, насмешливо хмыкнув. — Хороша пристрелка из восьми ядер. Считай, бой давно закончился. Пораньше надо, с третьего или четвертого раза.

— На глазок пораньше никак, — развел руками он и посетовал: — Уж больно ты щит мелкий выставил, всего-то в полсажени.

— А почему на глазок?

— А как иначе? — изумился Исайка.

Я усмехнулся, припомнив осенние стрельбы в своем полку. Правда, там у меня были иные пушечки — совсем махонькие, приспособленные для картечи. Но с прицеливанием поначалу тоже возникли проблемы. Это ведь только кажется, что при стрельбе прямой наводкой никаких проблем. Дудки! Одно дело, когда враг, к примеру, в сотне метров, другое — когда в двухстах. То есть ствол задирать все равно надо. А на сколько? У ручниц-то просто — соорудили прицел на стволе, прилепили мушку, и нате пожалуйста, лови в прорезь цель и жми на спусковой крючок. А здесь как быть? Можно, конечно, и к пушке приляпать мушку, но что она даст, если учесть, что ствол задран к небу? Потому-то и в двадцатом веке в артиллерии ничего на ствол не присобачивали, а полагались исключительно на оптику, на разные дальномеры и прочие приборы…

Помнится, тогда я чуть ли не полдня ломал голову, но нашел выход. Экспериментировали мы с пушкарями целый день, но в конце концов изобрели своеобразный прицел, состоящий из двух сколоченных под прямым углом брусков, соединенных для прочности третьим — эдакая заглавная буква «А». Один устанавливали параллельно земле, а прибитый к нему вертикально прижимали к дулу пушки. На этом вертикальном мы и ставили после каждого выстрела, все время поднимая ствол выше и выше, риски-отметки по уровню нижнего края ствола, замеряя расстояние, на которое летит ядро. И дело пошло на лад.

Единственное, с чем оставались проблемы, так это с определением дистанции до цели. К примеру, ядро упало с недолетом. Следующая риска добавляет к дальности полета десять саженей. Но поди разберись, сколько осталось до цели. А ведь возможность накануне вечером отправить вперед разведчиков и под покровом темноты вкопать для ориентира на определенном расстоянии несколько колышков с флажками имеется не всегда.

Но я и тут постарался, введя упражнения для развития глазомера, и мои пушкари постоянно соревновались друг с другом, кто точнее определит дистанцию вон до той церквушки, до городских стен, до дубка на опушке леса и так далее. И лучшим среди них частенько оказывался сотник Федот Моргун. Его я вместе с десятком своих пушкарей ныне и взял с собой на стрельбы, велев прихватить несколько сколоченных треугольников. Расчет был на то, что получится разработать «прицел» по той же системе.

— Действуй, Федот, — распорядился я.

Тот молча кивнул и деловито направился к пушке Исайки.

— Ну-ка, старче, подвинься, — бесцеремонно отодвинул он его.

Тот, недовольно крякнув и еле слышно с обидой пробормотав под нос «Сопляк», с ироничной ухмылкой отошел в сторонку, принявшись презрительно наблюдать, как возится возле его пушки мой сотник. Однако чуть погодя лицо его озадаченно вытянулось. На колдовство действия Моргуна никак не походили, но для чего он возится с брусками, было непонятно.