Михаил Ланцов - Славься! Коронация попаданца

— Не знаю. Ей-богу, не знаю. Все так необычно. Нет ни стрельбы, ни баррикад, ни народных масс, одержимых страстью…

— Но…

— Да, Герман Александрович. Да! Если это революция, то нам нужно начинать действовать. И немедленно!

— Но как?

— Не знаю, как вы, а я намерен сегодня же записаться на прием к Императору по личному вопросу. Я хочу спросить его прямо. Мне нужно понять, что происходит.

— А вы думаете, вас к нему пропустят? С вашим-то прошлым. Он, конечно, ведет прием населения, в том числе и простого люда, но разве, вы думаете, ходоков к нему не отсеивают еще на стадии регистрации?

— Так он же зачем-то меня сюда выписал? Да и не только меня.

— Может быть, для того, чтобы одним ударом всех накрыть?

— Вспомните, как он поступил с уголовниками в Санкт-Петербурге в 1867 году. Я убежден, что пожелай Император от нас избавиться, то уже давно нас выкосил какой-нибудь мор. Тут что-то другое… — подытожил свои размышления Чернышевский и снова устремил свой взгляд на листовку. — Совсем другое.

Поручик [96] С осени 1868 года по утверждению Земским собором была введена новая Табель о рангах. В частности, устранялось различие воинских званий одного класса. Если раньше в кавалерии был корнет, а в пехоте прапорщик, то теперь для всех родов сухопутных войск устанавливалось единое наименование. См. Приложение 2. Яков Александрович Агренев ехал вот уже третьи сутки в новом пассажирском вагоне дальнего следования. [97] Имеются в виду новые имперские плацкартные вагоны. За счет большей ширины колеи получилось заменить неудобные боковые места на нормальные. Поэтому новый имперский плацкарт имел проход по центру и значительно увеличенное количество пассажиров, размещенных с удобством. Вместе с ним в Оренбург ехали другие поручики, сержанты и прапорщики, направленные после курсов переподготовки для прохождения службы в 1-й кавалерийский корпус.

— Ваши благородия, — в пролет плацкарта заглянул проводник, — изволите чаю?

— Андрей Иванович, нам, как обычно, с лимоном? — обратился Яков к попутчику и, когда тот кивнул, повернулся к проводнику, сделавшему уже пометки в блокноте. — Любезный, отныне обращаться к нам следует «товарищи офицеры».

— Виноват! — гаркнув, вытянулся тот и, получив разрешающий кивок, пошел дальше по вагону.

— Мда, были «ваши благородия», да сплыли, — задумчиво произнес поручик Хрущев. — Вы знаете, Яков Александрович, я никак не могу привыкнуть к этому новому обращению. Почему Его Императорское Величество так на нем заостряет внимание?

— Да кто его знает? Неисповедимы его пути, — улыбнулся Яков Александрович. — Впрочем, от него новинок и необычных шагов уже так много исходит, что я даже привыкать стал. Вот посмотрите на нашу с вами форму. Кто бы мог подумать лет десять назад, что кавалеристы будут ходить в таком?

— А вы знаете, мне форма нравится, — улыбнулся Андрей Иванович. — Конечно, былой красоты в ней нет, но она удобна и практична. Особенно цвет. Как он называется? Все время забываю.

— Хаки. [98] Хаки (на хинди — «пыльный») — цветовая гамма пыльно-землистых оттенков от грязно-желтого до зеленовато-коричневого. Темный хаки — это как раз тот цвет, который массово использовался Красной армией во времена Великой Отечественной войны.

— Точно! Хаки. Вид — совершенно поразительный. В такой форме хоть по земле валяйся — сильного урона внешности не будет. Она и без того такая, будто мы едва с пыльной дорожки встали и еще даже отряхнуться не успели, — продолжал ехидно улыбаться Андрей Иванович. — Хотя, если честно, былую красоту жаль. Я вот завороженно смотрел на кирасир Кремлевского полка, мечтая оказаться в их числе. Но туда был такой отбор, что мне ничего не светило. Я даже и не пытался. Не кавалерия, а просто загляденье. Да и с пехотой кремлевской не подкачали. Смотришь на эти батальоны — глаз радуется. А мы в этом непотребстве ходим. — Андрей Иванович оттянул немного ткань хлопчатобумажного кителя цвета хаки, скривившись, и еле сдержался от того, чтобы плюнуть на пол, так как именно в этот момент проводник занес им на подносе два стакана тонкого стекла в мельхиоровых подстаканниках. Проводив его взглядом, поручик Хрущев покачал головой и продолжил: — Куда мы катимся? Что будет дальше? Нас оденут в старые дерюги? Кстати, а где вы служили до курсов переподготовки? Говорят, что туда со всех кавалерийских полков шел набор.

— В Ахтырском. [99] 12-й Ахтырский гусарский полк. А вы?

— Меня из Лейб-гвардии конно-гренадерского полка отобрали по конкурсу, — с явным удовольствием произнес Андрей Иванович, но мгновение спустя помрачнел и продолжил: — И где, я спрашиваю вас, былое уважение к кавалерии? — Хрущев махнул рукой. — Мы сейчас одеты хоть и добротно, но по виду — голь. Даже у какого-нибудь сербского князя или довольно бедного датского монарха и то солдаты одеты красивее.

— Так это же защитный цвет, — возразил Агренев, — чтобы нас противник не смог заметить издали.

— Да полно вам, Яков Александрович. Кому вообще нужен этот защитный цвет? Разве он помешает офицерам в подзорные трубы и бинокли нас разглядеть? Все это напоминает очень странную игру, можно даже сказать — оправдание. Нас просто не любят, вот и позорят. И думаю, причина кроется в том невнятном поведении наших штаб-офицеров, которые неправильно показали себя в событиях шестьдесят седьмого года. А весь этот ужас, — Андрей Иванович снова оттянул китель, — нам дан в наказание за проступки наших руководителей. Разве я не прав?

— Так пехоте такую же форму дали! — удивился Яков Александрович. — Они-то чем провинились? Особенно полки, которые были далеки от столичных событий.

— Так то пехота. Им такую форму разумно вводить — они ведь из грязи не вылезают. Не то что мы — кавалеристы.

— Кто знает, Андрей Иванович. Кто знает. Но одно я могу сказать — вся эта возня идет нам на пользу. Особенно курсы переподготовки. Да, я потерял в звании, но когда еще мы вообще столько учились? Да за всю предыдущую службу у нас в совокупности такого количества занятий не имелось. А тут — либо на плацу, либо в классе, либо в аудитории, либо в атлетическом зале. Совершенно невыносимый режим! Но теперь, с высоты минувшего экзамена, я понимаю, что эта затея прекрасна. И полностью осознаю, отчего меня нельзя было аттестовать выше.