StEll Ir - История Любви. Предварительно-опережающие исследования

– Ты, Василич, не горячись свой вопрос раком гнуть про не нам дефицит!.. – Маргарита Косяк сидела рядом с ним, дуясь в обширную задницу из-под спущенных галифе, и с интересом рассматривала его болтающийся, да всё не приступающий к делу конец. – Дырок тут понаделано стока – с лихвой!.. Было б сунуть чем в дырку ту, да попасть!.. Ты, к примеру, вот ссать собирался, как конь, а чиго же теперь сомневаешься?.. Ссы уже, мне же ведь интересно, поди!..

С зада красной командирки улюлюкнул в подструящийся к ней в меж расставленных ботов ручей оттопырист-катях.

– Прощай, обособившийся радикал! – засмеялась вслед ему раскоряченная над очкой Коська Моряк.

Иван Василич тоже поослабленно хохотнул и тода уже дал струю во всю мочь.

– Ну ты, Василич, и ссать! Моя даже промокла пизда! – в восторженье взвелась товарищка-женолюбивица, и заметила: – А я редко ведь стропалюсь на какой-нибудь хуй!..

– Так может, пока встропалиласа, так и задуем тиб..бе… – Иван Васильевич азартно стряхивал последние капли с конца, чуя, как пребывает в ём сила небесная от всюдубабьего необычь-окружения. – Чего попусту нам тут торчать?

– Я ж иш..що… не того… Не просралася!.. – Маргарита усиленно дулась, стара́я скорей освободить свой проход от тяготных дум.

– Ничего… Не стремис… – Василич поболтал балдою у ней по большому «армейскому» рту. – Раскрой, матросская твоя душа, поширей!.. Пока так войдёт…

Коська Моряк засмоктала с некой задумчивостью на лице над Ивана Василича влезшей ей в ярко-окрашенное отверстие рота вздутой залупой. Иван Васильевич счастливо водил ладонями у неё по щекам.

– Ну, давай!.. Обернись-задерись ужо… – он явственно пукнул с усердием и отодрал искусственно алые губы командирки от вставшего в рост типерь уже своего торчуна.

Та торопливо завелась, становясь в оборот к ыму: «Щас… сподотрусь…».

– Уже некогда! – Иван Васильевич доворотил в один мах хорошо заголёну белую сраку к себе и наставил ей в копец голову. – Стерпишь, Марька, в перделку пробоину?

– Всё ж бы может добрал до пизды?? – в надежде естественной вопросила Маргарита из-под живота. – Ей же тока срала, так и так уж ей перепало усердие!..

– Неча тут горевать! – поставил туго свой клин в напачкатую тёплым смехом иё растревожену дырку Василич. – Чай, типерь ей всего ничего!..

И зачал совать-запыхтел… Туго шло, хорошо, да промазано – Иван Василич покряхтывал на всю уборную, а как влез, так впротяжную бзднул, што все ещё бывшие девы женского полу сызнова над им тута зашлись:

– Василич, беда-в-сарафан, твоя жопа взорвалась назад!

– Шей теперь, латку ставь!!

– Скупи на вермаге шелка – парашют пошей на прорех! Полетишь!!!

Но Иван Василич не слушался более бабьего гоготу, а усиленно пёрся своим в растопыренную разухабистую задницу Маргариты Косяк. Волосатая оторочка иё мехом грела яйца иму, с подмых на командиркину спину плыли круги по гимнастёрошной ткани, а дородная грудь хутбольными баловствами прыгала, отвисши, внизу…

Иван Васильевич сильно стучал худой жопой своею вперёд, в девкины телеса и всё сильней и сильней заходился в восторге, держась, подпруге подобно, за вздёрнутую Маргаритыну портупею. Кода всё уже употелось внизу, промеж ихних двух срак, и кода Коська Моряк принялась не по-бабьи ворчать, да порыкивать от наслаждениев… Василич тихонько заржал сумел-жеребцом и быстро-бойко затряс внутри теской принимающей Марькиной задницы собственной жопою… Маргарита Косяк резво охнула и обмякла в тревожких толчках о зеркальную гладь сортирной стены…

– Вчистил Василич Марухе иё дымоход! – поднялся весёлый ржач промеж девок и баб. – Понастроил перделку на ударный режим! Чево тебе, Коська – в жопе боле не жмёт?!

– Щас умоюс, так и покажу т..тибе, кому и куда тута жмёт! – лениво парировала, разгибая спину и трогаясь бумажкой за попачкату задницу, Коська Моряк, выделив чьё-то особо смешливое лицо в девичьем кругу. – Чего вертишь, Сиренька, своей целиком? Вот в вечор возму улижу!!!

– О-ой! – пискнуло кто-то в толпе с угрозы иё на общий заново смех.

Иван Васильевич уже, ухмыляясь девичей задорности, обмывал от природного зад-глинозёма пообвисше достоинство на женщинской умывалке по перед шик-зеркалом в полстены. Рядом курила в высок-потолок и подавала душисту омылку иму здешняя секретарка Настёна Алиевна…

Назначено было – собрать последнюю, крайнюю точку народной воли, чтобы спроводить угощённую оккупацию в дальний по самую родину путь. На засеке потайной, в угодье лесном Мехостриженье организован был прощальный пункт, центр организованных вылазок особого значения, пошедший под кодом “Девичий Лукавый Взгляд” или в простонародье Гуцулочка.

Гуляли на том вольном пригорке у леса за пазухой самые разные ярки звёзды таинственных орденов и заслуженных незадаром медалей: были многие из округ вёрст на сто по радиусу, звались гордо уместниками и себя ощущали нечайно хозяевами; а многие ж были и с очень задальних местов – Урал и Калмыкия, Сталинград и Ленинабад, Оленья Карякия и Подсолнечный Кыргызстан, Раззатризавешенско Поле и Окойдытька-Батька Балаган – засылалось с таких краёв и местец в партизанский ковчег, што порой коллективом всем устремлялись в одно обучение наизусть произнести те места, которые кой-кому теперь из своих всегда Родиной.

Немецкий же бесхитростный эшелон отходил тропами-дорогами разными – железными, древесно-понтонными и межгород-булыжными. Разными пользовалось немецкое командование способами связи своей – от подземных свирепых электричеством кабелей до воинствующих развед-проституток и жалобно-несовершеннолетних резидент-югендов. С разных концов получало себе напутственно-сопроводительное подкрепление от прогнувшейся аш Курской Дугой советской армии. И по разному во всю партизанскую мощь их, немецку полюбовную силушку, безотчётно ебли…

К примеру, снег уж местами сошёл, было… Вёдро стояло по небу, а над всем полушарьем силой кружилась весна, оторачивая в лёгкий дым всё у того неба увиденное… Тогда-то и занялось. Незаметным для карт хуторком Осоловёшие пробиралась одна немецкая танковая дивизия, рассматривая внимательно в узкие щели у редких прогалин закат. Так бы, небось, и ушла к себе до дому в тыл не спроваженной, каб не сидел торчмя посаженный на заботу ту в Осоловёшках один малый чудо-пенёк. И годов-то ему – тьфу! – ни в один бинокуляр не рассмотреть… И штаны ему выданы-то были лишь по нахальной нахальности!.. И матерь родная его гоняла ещё за регулярные покражи блинов горящих со сковороды… А поди ж ты, вполне даже управился, как на месте вложенный культурной программе той гвоздь!.. Побёг, да доклал, подтягнул помочи, да грамотно изложил, подтёр нос, как мамка не учила, помощью рукава, да с порученьем и справился: прознал партизанский отдельный отряд про прощанье-дивизию… За решеньем на пору ту не затягивалось, принято было уже загодя ждать – полк-поспеха-ласа тихо-мирно дорогой пошёл нагонять с трёх обычных сторон: с востока и ещё с юго-севера.