Николай Берг - Лёха

Стоящий у машины фрукт с бляхой на груди по–прежнему ехидно что‑то заявил, на что конвоир рявкнул:

- Jawohl! — и вроде как облегченно перевел дух.

В ответ человек с бляхой отошел не спеша в сторону и разрешающе махнул шоферу рукой в перчатке. Машина тут же тронулась и поехала дальше.

— Хрена вам с маслицем, а не склады воровать — тихо–тихо, на пределе слышимости, прошелестел сидевший рядом с Лёхой Жанаев. Лёха только моргнул в ответ, потому как конвоир и до того не выглядевший добродушным зло нахохлился и всем своим видом выражал недовольство случившимся обломом. Между тем колеса прогромыхали явно по железнодорожному переезду, пошли какие‑то домишки, заборы, сады, несколько раз кроме немецких солдат, которых стало как‑то много попадаться мелькнули и гражданские люди.

Вскоре машина остановилась, конвоир вылез из кузова и молча кивнул сидевшим — дескать, выметайтесь. Пленные вылезли по возможности быстро и оказались на перекрестке не то крупной деревни, не то и села, но присматриваться было некогда, потому что конвоир повелительно рыкнул и показал глазами, куда двигать. У одноэтажного домика на земле сидело человек сорок — пятьдесят в обмундировании РККА. Семёнов сообразил первым и потрусил к ним, за дояром поспешил и Лёха с азиатом. Мельком оглянувшись, Лёха убедился, что конвоир остался у машины, а за всей этой кучкой пленных вроде как и не наблюдает никто, благо немецких солдат и офицеров сновало по улицам много, можно сказать, что они тут кишмя кишели.

Пленные сидели плотно, и Семёнов почему‑то, не раздумывая особо, уселся с краю. Жанаев и Лёха плюхнулись рядом с ним. Завертели головами.

— Дешево отделались — сказал Лёха своим соседям.

— С чего бы? — отозвался Семёнов.

— Я думал нас этот сукин сын обязательно или пнет или еще что выдумает. А обошлось.

— Болит задница‑то? — невесело усмехнулся дояр.

— Угу — признался Лёха. Сидеть было не удобно, штык все‑таки не майская роза и пара уколов были не просто царапинами, как ощущал их попаданец.

— Ну, так у нас все впереди — оптимистично заверил Семёнов. И как в воду глядел. Только сейчас Лёха обнаружил, что их и здесь охраняют — слева под деревом метрах в десяти незамеченные сразу сидели на стульях трое фрицев, а перед ними на обычном столе стоял ручной пулемет. Вот один из этих троих поднялся неспешно, подошел к новоприбывшим, внимательно осмотрел их. Семёнов и Жанаев для него привлекательными не показались, а Лёхой он с чего‑то заинтересовался серьезно, даже на корточки присел, с интересом разглядывая ботинки. Лёхе очень захотелось поджать ноги под себя, но немец остановил это поползновение строгим цыканием, потом удовлетворенно кивнул головой поднялся и, поискав глазами кого‑то, поманил пальцем. Неподалеку поднялся такой же пленный, суетливо подбежал к немцу и старательно вытянулся в струнку. Немец коротко распорядился и красноармеец с изрядной долей подобострастия сообщил, что пану официеру понравились ботики и давай стягай.

— А как я‑то без ботинок ходить буду? — искренне удивился Лёха.

— Та босиком, як жеж иначе? — удивился переводчик.

— Лучше снимай — посоветовал сидящий рядом с Семёновым паренек с перевязанной правой рукой.

— А иначе что? — тревожно глядя на проявляющего признаки нетерпения немца спросил растерявшийся Лёха.

— В лучшем случае набьют морду. Сильно. В худшем — этот холуй с тебя с дохлого снимет — вразумительно и четко расставил все точки над «i» солдат.

Не очень понимая, что он делает, Лёха стал развязывать неловко шнурки, стянул ботинки и их тут же перехватил переводчик. Смахнул с них пыль рукавом гимнастерки и чуть ли не с поклоном вручил немцу. Тот спокойно забрал еще теплую обувку, и вернулся так же не торопясь обратно за стол с пулеметом.

Переводчик радостно и лучисто поулыбавшись в спину уходящему гансу, вернулся на свое место, а Лёха растерянно уставился на свои разутые ноги.

— Прямо гоп–стоп какой‑то — убитым голосом сказал Лёха.

— Право победителя — хмыкнул в ответ красноармеец с перевязанной рукой.

— А давно вы здесь? — спросил Лёха.

— В плен вчера попал, а сюда сегодня привели. Тут вроде как сборный пункт, то и дело еще подгоняют.

— Кормили? — задал вопрос и Семёнов.

— Вчера какие‑то объедки давали. Но там другие немцы были. Те, что нас в плен забрали. А тут — с рук сдали — и все.

— В списки вносили, допрашивали? — не отступался Семёнов.

— Нет. Этого не было, никаких записей. Вон, гляди, еще гонят — показал взглядом раненый. Лёха глянул в том направлении и увидел двух тяжело бегущих по середине улицы красноармейцев. Расхристанных, взмокших, без пилоток и ремней, сзади за ними ехал мотоциклист и покрикивал на бегущих, периодически поддавая газку, отчего мотоцикл свирепо взрыкивал, а красноармейцы пытались бежать быстрее.

Семёнов поморщился. Находившиеся на улице немцы что‑то советовали весело мотоциклисту, а он явно работал на публику, чаще ревел мотором и что‑то горланил в ответ, отчего веселье нарастало и катилось по улице, сопровождая бегущих. Из дома напротив выскочило на шум еще несколько немцев, живо напомнивших Лёхе тех — с трубочками, которые со склада папиросы сперли. Видно так принято было ходить вне строя — сапоги, портки и нижняя рубашка с подтяжками. Про себя Лёха отметил, что у немцев подтяжки носили многие, а вот у наших видеть не доводилось.

Перед кучей сидящих на земле пленных, мотоцикл взревел совсем уж лихо и оба бегуна, видимо совсем потеряв от усталости и страха головы ломанулись в гущу прямо по сидящим. Моментом вспыхнула брань и вроде даже короткая драка, но тут же все и закончилось, бегунов сбили с ног и они затерялись в общей массе раньше, чем немец за столом схватился за пулемет. Мотоциклист подкатил к столу, что‑то кратенько сказал, получил ответ, такой же краткий и умчал прочь, подняв пыль.

— Не зря тащил, как сердцем чуял — проворчал Семёнов и сунул попаданцу те самые нелепые чуни из шинельных рукавов. Лёха, вздохнув, напялил их на свои ноги и наконец, получил возможность осмотреться. Жизнь кипела в этой деревне, тихо и уныло было только в этом углу, где сбились в кучу взятые в плен. Победители же радовались жизни на всю катушку, причем, не обращая никакого внимания на красноармейцев. Обзор у Лёхи был отличный и потому он мог видеть довольно далеко. Не понятно с чего, но первое, на что он обратил внимание, были сапоги дрыхнувших прямо под стенкой избы неподалеку нескольких фрицев. Может из‑за того, что после гоп–стопа обувь привлекала его внимание, то ли из‑за сверкания чего‑то на подметках сапог. Тихо спросил у Семёнова, что это такое. Сверкало что‑то рядами на подметках, прямо сияло на солнышке. Боец так же негромко отозвался: