Лев Соколов - Своя радуга

– Ты слышишись меня? – Произнес в Дманиной голове голос.

– Ты слышишь меня? – ровно с той же интонацией повторил голос. – Ты слышишиь меня?

– Слышу… – Глухо произнес Дманя, и горло его шевелилось как-то не так, как он привык.

– Как тебя зовут?

– Сбышко… кличут…

– Как ты себя чувствуешь? – видимо замешкался Дманя, потому что голос опять повторил, – Как ты себя чувствуешь?

– Грузно… Истомно мне… прошептал Дманя. – Не могу пошевелить… ни рукой ни ногой… А ты… кто?

– Подожди, сейчас ты сможешь открыть глаза, – пообещал голос.

И действительно, Дманя почувствовал, что опять владеет своими веками. Он распахнул глаза. И увидел что темно. Над ним была бездонная чернота ночного неба усыпанного звездами. Но что-то закрывало часть звезд, и пока Дманя соображал, это что-то засветилось над ним зеленоватым мерцающим дивным светом.

– Ты кто? – потрясенно повтрил Дманя.

– Сбышко, – голос не обрел ни мужского ни женского, но стал вдруг торжественым и проникновенным – я посланец твоих богов. От Рода в Триглаве единого. От Белобога, от Чернобога. Шлют они через меня тебе свою весть.

– Так я, что… Умер?.. – Пробормотал Дманя.

– Да, Сбышко. – Ласково подтвердил голос. – Ты свое прожил, и умер на этом поле.

– И… куда ты меня поведешь, вестник?

– Не спеши Сбышко. Не пришла мне еще пора отнести тебя в благословенный лебединый край. Боги уготовили тебе другую судьбу. Я по их наказу давно следил за тобой. Ты еще не все завершил. Но ответь мне сперва, Сбышко, есть ли у тебя женщина?

– Есть…

– Её Малушей звать, – полувопросительно полуутвердительно изрек вестник.

– Откуда ты?..

– Мне все ведомо. – Прервал голос. – Я ведь вестник. Или я неправду сказал?

– Правду. Малуша моя… Её перед Родом в жены взял.

– А детей вас пока нет.

– Нету, – Сбышко почувствовал, что губы его вроде как немного разработались. – Не приспели мы…

– Разве не жалеешь о том, что не оставил детей? – Спросил голос. – Что не оставил ты свой Малуше о себе память, своей крови продолжение, своему племени рост?

– Как ж не жалеть…О том и думал, пока враг подступал. Об этом печаловал… – Проборомтал Дманя.

– Разве не знаешь, что не оставить потомства, это нарушение перед Родом? – Продолжал голос.

– Ведаю, вестник…

– Знай же Сбышко, что боги уготовали тебе стать отцом многих словен. Твоя смерть нарушения желания всеотца-Рода. Но могущество его таково, что Морена-смерть по его приказу на время отпустила тебя. Должен ты вернуться к своей Малуше, и оставить в ней свое семя, напитать её будущей жизнью.

– Вестник, – Изумился Дманя. – как-же?..

– Ужель, Сбышко, хочегь ты воспротивится воле самого всеотца-Рода?! – Голос вестника налился гневом, и ярче напитался зеленым светом шар.

– Что ты… О таком и помыслить не смею. Только… Как же я смогу… Ведь, ежели умер? Да не владею ни рукой-ни ногой?

– Сейчас будешь владеть, – торжественно пообещал шар. – Восстань же, Сбышко!

И действительно, в тот де момент Сбышко почувствовал, что к нему вернулись во владение его руки и ноги. Они еще немного плохо гнулись, но он пошевелил ими, встал, неловко распрямился, и начал выбираться из канавы. Шар все время плыл рядом с ним. Сбышко же непривычно шевелил своими конечностями. Он чувствовал себя так, будто залез в рубаху сшитую не по размеру. Только вот вместо рубахи было свое тело. Свое, а ощущалось теперь как чужое…

– Готов ли? – Спросил голос.

– Вестник, обожди… – Попросил Дманя.

– Что?

– Неправду я в этом какаую-то чую. Разве можно теперь мне… Разве можно мертвому мою живую Малушу любить? Разве по правде так?

– Ты ведь не совсем мертвый Сбышко. – Ласково сказал голос. – Ты сейчас на границе жизни и смерти. По воле богов не даю я угаснуть в тебе чудесной искре живого огня. Ради жизни, ради Рода продолжишь ты свою кровь с любимой. Она вырастет твоих детей, а когда придет ей срок, ты встретишь её на зеленых небесах. Что же в том неправедного Сбышко?

– Вроде и верно, вестник… – Почесал голову Дманя. – Ничего. Только… Смогу ли исполнить мужское?

– Сможешь Сбышко. – Уверенно ответил голос. – Твое тело для меня как для кузнеца железная крица. Я про него все ведаю. Я держу его в домне жизни, не даю ни остынуть ни перекалиться. Все ты исполнишь как надобно. И у Малуши нужные дни. Я вестник. Я все ведаю!

– Я ведь напугаю её… Она увидит рану! – Сбышко поднес руку туда, где уязвило его копье. Но раны на голове не было.

– Нет у тебя раны, Сбышко. Я соткал её в целое, как опытная мастерица сплетает ткань. Не тревожься. Ты будешь выглядеть как она привыкла. Может только будешь бледным. Но ночью она это и не заметит заметит.

– Я должен прийти к ней ночью? – Встревожился Дманя. – Ночь время нечистых дел. Разве богам не пристало творить своих дел на ясном свету?

– И ночь, и день, – все от богов, Сбышко. – Важно скзал голос. – Ночью ты придешь для того, чтоб не видели тебя другие люди. Кто сейчас знает, успел ты заронить при жизни семя в Малушу, или нет? Если появится у ней твои дети, это не вызовет пересудов.

– Так ведь Малуша расскажет…

– Не расскажет. Я ей явлюсь, и на то от богов положу строгий запрет.

– Вестник. Не обмани меня. – Затряс головой Дманя. – Дивно мне и тревожно. Я ведь не обратился в ночную нечисть? Не стал упырем?

– Почто у тебя такие мысли, Сбышко?

– Оттого что после смерти душа должна расправлять крылья, и говорят, необыковенную легкость испытывает человек, а я в своем теле как чужой. Оттого что посылаешь меня ночью к Малуше, как вора.

– Не тревожь дущу сомнением, – ласково увещевал голос. – Пошто ночью тебя посылаю, уже сказал. Легкость к тебе придет, когда умрешь окончательно, и я понесу тебя через все девять зеленых небес. А что не упырь, – то ты сам увидишь утром. Тебе ведь еще целый день идти до тайной ухоронке на болоте, как раз к ночи дойдешь. Ты же сам знаешь, по свету упыри не ходят. Иди! Когда придешь к вашему тайному стану, я провожу тебя к Малуше, так чтобы ты не встретил других.

– Хорошо. Пойду. А… что потом?

– Потом попрощайся с ней и уходи.

– Куда?