Дмитрий Старицкий - Фебус. Принц Вианы (СИ)

— Феб, где тебя носит? Тут весь город с ног сбился тебя искать, — выговорил мне дон Саншо, едва я слез с кобылы на постоялом дворе. — Скороходы от твоей тетки через каждый час прибегают, интересуются. Где ты был?

— Дела делал. Освобождал галеру под наших лошадей. Ты же хочешь домой?

— И как? Освободил? — дон Саншо поднял бровь над единственным глазом.

— Почти. Один штришок остался и тут посыльные от тети мне прямо в кассу. Я уже сам собирался набиваться на визит к ней.

— Это хорошо. Это очень хорошо, что ты заботишься о нас, дружище. Но нельзя так пропадать, никого не поставив в известность, где тебя в случае чего искать. Ты же не сам по себе. Ты же без пяти минут рей* наваррский. А ведешь себя как паж переросток, — дон Саншо резко перешел на назидательный менторский тон, который я и в прошлой-то жизни не жаловал. Просто терпеть ненавидел.

— И что, что я без пяти минут рей? — возмутился я. — Теперь меня всегда под ручки водить должны? Неторопливо и степенно.

— По крайней мере, теперь тебя всегда должна сопровождать соответствующая свита, — заключил кантабрийский инфант.

— А то я один без свиты ездил, — возразил я.

— Это не свита была. Это охрана, — инфант стоял на своем до конца. — Свита состоит из благородных идальго*.

— Вот жизнь настала… — пожаловался я в пространство. — Скоро и в сортир не сходить без сопровождения придворных с родословной длиннее, чем у моего коня. Может мне теперь, и подтираться самому нельзя? Особого придворного для этого приставить. Статусом не ниже барона*, а то и виконта*. Будет главный подтиратель высочайшей задницы и дон — хранитель монаршего горшка. Не подскажешь кандидатуру?

Пожалуй, зря я повысил на него голос, хотя дон Саншо после этого все же немного сократился в педагогическом порыве. Видать от неожиданности.

— Не пыли, Феб, — сказал он вполне примирительным тоном. — Жизнь монарха не мед сладкий. И главная ее трудность в том, что ты всегда на виду. Всегда в толпе. Все от тебя хотят благ земных. И при этом ты всегда одинок. То, что я имею твою дружбу это просто счастье. Божий подарок. И я не хочу ее лишаться по твоей легкомысленности.

Я огляделся. Мы стояли с доном Саншо у колодца нос к носу, как два петуха на бойцовской площадке, во все стороны растопорщив перья. Вся моя свита попряталась по конюшням от греха подальше. И караульных наших тоже видно не было — схоронились, чтобы не огрести под горячую руку. Двор опустел, и только из сарайчика вышла жена литейщика и прямо на пороге принялась вдумчиво стряхивать какие-то тряпки. Глядя на нее, дон Саншо сменил тему.

— И вообще пошли, поговорим в мою комнату. Мы же не жонглеры* чтобы устраивать представление для толпы посередине двора.

На крыльце я тормознул подвернувшуюся под руку служанку и заказал нам две кружки сидра.

— Большой кувшин сидра и две кружки, — поправил меня дон Саншо.

Когда мы вошли в комнату Саншо, которая была зеркальным отражением моей, только без той захламленности, которую моя спальня приняла в последние дни при моем активном участии, инфант спросил меня.

— Что ты думаешь, наконец, делать с этими дойчами в винном погребе? Хозяину они уже надоели, да и мне тоже.

— А что с ними делать? — удивился я.

Откровенно говоря, со всеми проблемами, которые на меня навалились, я о них как-то позабыл. Низачет!

— Твой человек ими обижен. Твой суд, — напомнил мне дон Саншо.

Тут в дверь постучали и та служанка с крыльца, кажется дочь хозяина постоялого двора, внеся, прижимая руками к животу большой тяжелый кувшин — литра на три, с кружками на пальцах, пропищала.

— Ваш заказ, господа принцы.

— Поставь на стол, — приказал ей дон Саншо.

И когда она все это выполнила, он звонко хлопнул ее по заднице, придав ускорение в сторону двери.

В дверях служанка обернулась и одарила инфанта таким зовуще-обещающим взглядом, с таким обожанием, что мне даже завидно сделалось. И это несмотря на ее внешность серой мышки.

— Ты ее трахнул? — спросил я Саншо, когда за прислугой закрылась дверь.

— Вот еще… — буркнул кантабрийский инфант. — Хотя это мысль, Фэб. А то местных баб для развлечений мы уже рассчитали.

То-то я смотрю: в харчевне как-то пустовать стало. И тихо.

— Так все же: что ты будешь делать с этими… шеффенами, — повторил свой вопрос дон Саншо, разливая сидр по большим глиняным кружкам.

— Я бы их повесил, но мастер Уве упросил меня оставить им жизнь, — ответил я ему, предварительно отхлебнув слабо пенящегося напитка. — Вот и ломаю голову. Так, чтобы они живыми остались, и чтобы наказание понесли соответствующее. Ноги что ли им отрубить… по самую шею.

Саншо сначала недоуменно смотрел на меня, а потом заразительно засмеялся.

— Что смеешься? — обиделся я, и поставил кружку на стол. — Тебе смешно, а я всю голову сломал. Не нахожу ничего лучшего, как продать их в рабство на галеру сарацину, чтобы им жизнь показалась страшнее смерти.

Отсмеявшись, дон Саншо сделал большой глоток сидра, а потом снизошел до меня, неразумного. Взгляд его стал настолько серьезен, что я предпочел смотреть на черную повязку его левой глазницы.

— Феб, тебя точно по голове как-то странно ударили, что ты простые вещи перестал понимать. В лицо тебе, конечно, никто ничего не скажет, но лучше бы ты этим дойчам живьем живот разрезал и заставил самостоятельно намотать свои кишки на столб, пока ноги ходят, а потом, пока еще не померли, сжег на костре, и пепел их развеял над рекой. Ты представляешь, что потом о тебе говорить будут? Сколько потенциальных сторонников ты мигом утратишь. Сколько врагов приобретешь на пустом месте. Тебе это надо? Подумай своей ударенной головкой хоть немного. У тебя коронация впереди. Да и наваррские кортесы тебя еще не провозгласили своим монархом. Я уже не говорю про церковь. Орден тринитариев* тебя точно анафеме предаст. Скандал выйдет знатный, до папы в Риме дойдет, это точно. А к тринитариям прислушаются, особенно после того, как в прошлом году в Тунисе, когда у них не хватило денег на выкуп, десять монахов добровольно пошли в мусульманское рабство в обмен на десять кастильских пленников, их вообще святыми почитают. Понял?

Ой, мама, роди меня обратно! Как все здорово и лихо получается в книжках про попаданцнев. И вумные они как вуточки, и вотруби не едят. Интриги предков как орешки щелкают и глупых местных, походя, учат прогрессу и гуманизму. И Рембы они, все как один пополам с Кононом-варваром, помноженным на Макиавелли. И все у них гладко как по рельсам. А у меня все какие-то скачки с препятствиями на ровном месте. До дому и то нормально доехать не могу.

— Так что мне с ними делать прикажешь? — меня мнение кантабрийского инфанта действительно интересовало, потому как своего у меня не было.