Марик Лернер - Восток

— Каждый решает, где его место, самостоятельно. Та или другая сторона. Это его ответственность.

— Хрен, большинство сидит и ждет. А потом старательно вылижут победителю. В любой стране и при любой власти. Долг… Я так парням сказал: «Выполняйте свой долг и не обращайте внимания на то, что пишут газеты и говорят. За ваши действия отвечаю я!» Потом три сотни стволов на месте побоища нашли. Встали бы стенкой, а не с ходу начали избивать, — непременно бы расстреляли миротворцев. Так что никогда меня совесть не беспокоила по этому поводу. Один раз всерьез показать, кто власть, гораздо лучше, чем отвечать мелкими уколами. Два часа крови — и сотни жизней сохранены. Полная тишина на годы, а при виде полицейского встают по стойке «смирно». Попробовали бы иначе. Всех выживших активистов на каторгу закатали, а семьи выселили.

Он помолчал и добавил:

— А грань в таких случаях скользкая. Они-то считают себя неменьшими патриотами. Преданность правителю или прямому начальнику против долга перед народом и страной… Да ладно… Дела прошлые. Мы про твое… хм… творчество говорили. Хорошая книга.

— Премного благодарен, — соглашаюсь.

— В целом, — невозмутимо сообщил Ян. — Вполне реалистичная. Без этих, — он покрутил рукой, — тяжких раздумий о судьбе бедного крестьянина и моральных терзаний. Наше дело честно служить, не нарушая определенных моральных норм! Может, и правильная идея… А про образы персонажей я говорить не буду. С детства ненавижу объяснять, что почувствовал, в сочинении для учителя. Не оставила равнодушной — хорошо. А чувства могут быть разные. Если книга неоднозначно воспринимается, значит, есть в ней что-то цепляющее.

— Вот это уже лучше. Нам, писателям, страшно нравится, когда хвалят. Ругают — все одно неплохо. Значит, задел. А равнодушие обижает. Мы тогда начинаем терять вес, вздыхать, глазки заснут, и шерсть сваливается комками. Начинаем жалобно мяукать и раздражать окружающих нервными припадками.

— Ты очень упитанный котяра, — покачал он головой и остановился у здания с характерно изогнутой крышей, покрытой желтой черепицей. Ярко-красный фасад, призывно улыбающаяся официантка, и за спиной у нее большое объявление на дверях. — И сдается мне, тебя регулярно почесывают. Совсем неплохо живешь.

— Да! Я такой, — вылезая из машины, соглашаюсь. — Меня необходимо ублажать. Чего там написано?

— В продаже пельмени яньпи, — не глядя, порадовал Ян. Не дожидаясь закономерного вопроса, продолжил: — Тесто такое тонкое, что практически не чувствуется. На наши совершенно не походят. В пшеничную муку с яйцами добавляют рыбный соус. Непривычно, но если в суп добавить уксус и зеленый лук — нормально.

Может, это и называлось «ресторан чистой пищи», однако вид был не ахти. Столы обшарпанные, квадратные и более длинные прямоугольные. Стулья дряхлые, пол не слишком чистый. Окна вообще никогда не мыли, и свет с трудом пробивался внутрь. Белые скатерти, хрустальные бокалы и вилки отсутствовали. Видимо, всегда.

— На качество еды обстановка не влияет, — правильно поняв мои взгляды, сообщил Ян. — Наоборот, понимающему намекает на популярность заведения и большее количество посетителей, регулярно навещающих. Здесь всегда многолюдно.

— Гы, — сказал я в некоторой растерянности. Люди присутствовали и с аппетитом угощались, но вот пол!

— Привыкай. Это тебе не Германия и даже не Русь. Совершенно нормально стряхивать мусор на пол. Непременно подметут. — После паузы добавил: — Потом.

— В Харбине я ничего подобного не видел. Понял, — согласился на закатанные к потолку глаза, — там русский дух, там Русью пахнет. А здесь исконный Восток, с глубокой культурой.

— Зря смеешься. Начнешь общаться — непременно от китайцев услышишь, что они изобрели порох, колесо, арбалет, каллиграфию, философию и административное управление. Лапшу, общедоступное образование и экзамены. Список открытий, совершенных предками, огромен, и в него автоматически вставляются все новые вещи, о которых китайцы узнают.

— Врут?

— Они в это верят, и этим все сказано. Будешь опровергать — выставишь себя невоспитанным западным варваром, а то и просто дураком. Жалко, что ли? Что правда — шелк, фарфор и чай. Тут они действительно первооткрыватели.

Ага, отмечаю, когда на стол выгружаются блюда. Хорошо, хоть про данную процедуру в курсе. Посудина общая, отдельно подавать не положено. Как там книги просвещают:

— не накладывайте себе в тарелку слишком много еды, это будет свидетельствовать о вашей жадности;

— не берите с общего блюда последний кусок;

— не отказывайтесь, когда ваш хозяин накладывает вам пищу на тарелку или в пиалу, даже если вы не очень хотите это есть, — просто попробуйте немного, а потом официант в любом случае сменит тарелку.

Из принципа ничего спрашивать не стану. Пельмени, говоришь? Видали мы их в самых разных видах. И домашние, и покупные. Будем вкушать и помалкивать. Хорошо, хоть ложки с вилками принесли — видят, с кем дело имеют. Прихлебывать через край бульончик как-то желания не возникает. Впрочем, как и старательно ловить палочками убегающий пельмешек. Выдумали колорит на мою голову. И руками я кушать не желаю. Одно слово — варвар.

— И как впечатления? — спросил Ян через четверть часа.

— Вкусно.

— О поездке, — терпеливо объяснил.

— Странные, — вытирая рот, пожал плечами. — Совсем не того ожидал. При моем знании, вернее, отсутствии знания китайского и японского языков мог что-то и упустить.

Он кивнул поощряюще.

— Самураи откусили гораздо больше, чем способны проглотить. Фактически полный контроль осуществляется вдоль железных дорог и в городах. Десять-пятнадцать километров — зона спокойствия, где стоят гарнизоны. Еще пятнадцать — двадцать километров они держат днем, стараясь ночью не соваться. Сельская глубинка фактически живет при оккупации, но с гоминьдановскими начальниками. Поэтому время от времени туда заходят карательные отряды и все подряд сжигают, не забывая расстреливать взрослых мужчин, посмевших не то что сопротивляться, а просто криво посмотреть. Чисто акции устрашения. Закрепиться они не пытаются. Спалили — ушли. Слишком большие территории, очень много нелояльного населения, отдача чрезвычайно мала. Армия занимается совершенно несвойственными ей действиями, постоянно настраивая против себя китайцев, и в моральном смысле грабежи и безнаказанные убийства и изнасилования отнюдь не повышают дисциплины. Заодно и создают базу для партизан, озлобляя местное население. Вырезать вообще всех не получится, и кормить оккупированные территории кто-то должен. При этом в городах проводится вполне осмысленная политика промышленного развития. Да, все эти чугуны, железные болванки и ткани в основном идут в метрополию, но работы стало заметно больше. Есть где пристроиться, и деньги у горожан появились. Короче, странно все это смотрится. Им бы задуматься, как переварить уже захваченное, а японцы все не успокоятся.