Сергей Шкенёв - Диверсанты Его Величества. «Рука бойцов колоть устала...»

Но, увы, желания очень часто вступают в противоречие с действительностью. Вот и сейчас… Дом у мельника добротный, на каменном фундаменте, высоко приподнятый над землей. В общем, картинка, а не дом. Но окошки подпола настолько маленькие, что попытка пролезть в одно из них закончилась плачевно — голова пролезла, плечи тоже, но гранаты и сигнальные ракеты в карманах не позволили протащить все остальное. Денис Васильевич попробовал вылезти обратно, только и это не получилось.

«Да что же за напасть такая? — Денис Васильевич нащупал бочку с прокисшей прошлогодней капустой и постарался оттолкнуться. Бесполезно. — А если подтянуться?»

И это не принесло результата. И что делать, висеть тут неделю в ожидании похудения до такой степени, что начнут спадать штаны? Штаны?! А ведь это идея! Капитан-лейтенант уже не обращал внимания на едва слышный скрип половиц над головой, на ободранные о раму пальцы… Поскорее освободиться из чертовой ловушки. Пока не стало слишком поздно. Ремень… Какая сволочь придумала ремень?

Дальнейшие события произошли одновременно — падение лицом в кислую капусту и появление наверху светлого прямоугольника открывшегося люка. Видимо, кто-то, привлеченный подозрительным шумом из-под пола, решил проверить его источник. Хорошо еще, что отчаянный скрип несмазанных петель заглушил плеск давно перебродившего рассола, а привыкшие к свету глаза не смогли разглядеть в полутьме белеющее исподнее попавшего в затруднительное положение Давыдова.

— Чем так воняет, Рене? — Вопрос, заданный вполголоса на французском языке, предназначался любопытствующему. — До чего же гадко!

— Это не вонь, Луи, это запах! — с неожиданным энтузиазмом ответил французский егерь. — Нам несказанно повезло!

— Каким образом? — невидимый Луи воспринял известие с долей скептицизма.

— Так пахнет русская брага. Да тут целая бочка! С нее, наверное, только что крышку сорвало.

— Что такое брага?

— Хлебное вино.

— Да? — Безразличный тон мгновенно поменялся на заинтересованный. — Ее можно пить?

— Ее нужно пить.

— Подожди, я принесу тебе кувшин. Два кувшина.

Денис Васильевич воспользовался тем, что француз высунулся из люка, и откатился в самый темный угол, едва успев натянуть спадающие штаны. И опять этот чертов ремень… Ага, застегнул.

Исстрадавшийся без выпивки мусью радостно мурлыкал под нос незатейливую песенку и спускался по рассохшимся ступенькам спиной вперед. Лучший момент вряд ли представится… Да и зачем ждать? Неслышно сделать два шага вперед, и… Но француз вдруг резко развернулся, и капитан-лейтенант едва успел присесть, пропуская над головой тяжелый кувшин. Как только почувствовал, собака? Наверное, не зря говорят, будто опытный солдат способен ощущать недобрый взгляд. Черт побери, в следующий раз придется глядеть с любовью.

— С-с-волочь, — выдохнул свистящим шепотом Давыдов и, не вставая с колен, ткнул вторым ножом, зажатым в левой руке. И сразу же рванул вперед, заглушить возможный стон. — Сдохни, тварь!

Неожиданно вскипевшая ярость Дениса Васильевича чуть было не прорвалась наружу злым звериным рычанием. Откуда только и взялось — он подхватил упавшего навзничь француза с удивившей его самого силой и, протащив к стоявшей у окошка бочке, сунул того головой в капусту. Егерь, несмотря на тяжелую рану, энергично сопротивлялся, но через несколько минут дергаться перестал.

— Рене, ты долго еще там? — В подполе потемнело, а склонившаяся над люком физиономия с удивлением произнесла: — Что ты творишь, свинья? Хлещешь прямо из бочки, вместо того чтобы позаботиться о товарищах? Возьми третий кувшин. Господин лейтенант тоже хочет попробовать русского хлебного вина, а то на чердаке пыльно и жарко. Слышишь меня, придурок?

Рене по понятной причине не отвечал, и это привело Луи в бешенство. Недолго думая, он попросту спрыгнул вниз, благо высота ненамного превышала человеческий рост, и решительно схватил приятеля за плечо.

— Ах… — только и успел сказать он, когда нож вошел в спину между третьим и четвертым ребрами.

Час спустя.

Пан Пшемоцкий сверлил взглядом привязанного к лавке французского лейтенанта, но сие занятие не мешало внимать рассуждениям капитан-лейтенанта Давыдова. Более того, он слушал командира с большим почтением, так как человек, в рукопашной схватке уничтоживший двоих и пленивший третьего противника, достоин уважения.

Кузьма, устроившийся с винтовкой у окна, интереса к словам Дениса Васильевича не проявлял, но время от времени косился на небрежно брошенный рядом со столом кошелек с вышитым шелком дворянским вензелем. Тощий, по правде сказать, кошелечек, но все же…

— Обратите внимание, пан Сигизмунд, на этот, извиняюсь за выражение, образец офицера так называемой «Великой армии» Наполеона Бонапарта. Грязен, небрит, голоден, завшивлен… Что еще? Убийца мирного населения. Кузьма, ты же мирное население, не так ли?

— Так оно и есть, ваше благородие, — согласился партизан, наконец-то разобравшийся в правильном титуловании капитан-лейтенанта. — Разве кто-то не верит?

— Он, — Давыдов показал на лейтенанта, изо всех сил пытавшегося выплюнуть сделанный из его же шарфа кляп. — Сомневается мусью.

— Можно я его стукну?

— Мы его еще не допросили.

— А после допроса? — Кузьма вытащил из-за пояса топор и ногтем опробовал остроту заточки. — Ой, а чего это с ним?

Француз замычал, дернулся несколько раз и затих.

— Сомлел, — вздохнул Давыдов и укоризненным тоном произнес: — Ты бы рожу попроще сделал, а то люди пугаются.

— Так не специально же, ваше благородие!

— И тем не менее… Вообще отвернись.

Для приведения пленника в чувство подошел все тот же капустный рассол, так как иных жидкостей в избе попросту не нашлось. Два кувшина, выплеснутых в лицо, и сильные похлопывания по щекам способствовали выведению лейтенанта из беспамятства. А чтобы не заорал, изобретательный пан Сигизмунд предложил надеть французу на голову обыкновенный глиняный горшок — пусть речь станет труднее разобрать, зато хорошо заглушит возможный крик.

Так и сделали. И первое, с чего начал избавленный от кляпа лейтенант, так это с предъявления претензий:

— Вы не имеете права обращаться подобным образом с офицером и дворянином!

На пана Пшемоцкого и Кузьму Петрова, не владеющих, французским языком, эмоциональное высказывание впечатление не произвело, но Денис Давыдов нахмурился:

— Я не вижу перед собой дворянина.

— Но позвольте…

— Не позволю! Благородное сословие во Франции истребили во время этой вашей революции. — Последнее слово Денис Васильевич произнес с нескрываемым отвращением. — Так что учтите — законы Российской империи чрезвычайно строги к самозванцам. Традиции…