Сергей Шкенёв - Диверсанты Его Величества. «Рука бойцов колоть устала...»

— Глупости!

— Да, глупости, — согласилась Мария Федоровна. — Но к умным мыслям относятся с еще большим предубеждением.

Забавно! Надо будет процитировать императрицу на сегодняшнем Военном совете. Нет, что ни говори, я ее очень люблю и уважаю, но иногда мою дорогую слишком заносит. Хотя…

— Душа моя, ты не откажешься присутствовать на нынешнем совещании?

Весенний вечер тих и прекрасен. Из открытого окна тянет холодком еще не везде стаявшего снега, а откуда-то со стороны Мойки доносится незлобливая матерщина городовых, призывающих петербуржцев не шуметь и не нарушать раздумий императора. В кабинете дым — дежурившие на крыше снайперы опять набросали всякой дряни в каминные трубы, и попытка погреться у живого огня закончилась неудачей. А не сослать ли в Сибирь мерзавцев? Чуть было не сорвали заседание Государственного совета!

— Здравствуйте, господа и товарищи! — обвожу взглядом присутствующих, ни на ком не останавливая его. — Я пригласил вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие.

Михаил Илларионович улыбается — Мишке Варзину приходилось когда-то играть на любительских подмостках, а в ближайшее время на сценах петербуржских театров появится пьеса «Ревизор» за авторством некоего Николая Васильевича Гоголя, но под редакцией фельдмаршала Кутузова. Я сам не ожидал, что старый друг окажется таким завзятым театралом.

Остальные предельно серьезны и осознают важность момента. Бенкендорф сидит с неизменной кожаной папкой на коленях и тихонько постукивает носком сапога по натертому паркету. Волнуется? Правильно, Александр Христофорович принимал участие в разработке нашего плана и знает, что именно ему и предстоит взвалить на плечи самую тяжелую ношу. И его ОсНазу, где при обучении отсеивается до пятидесяти процентов личного состава.

Слева от Бенкендорфа — государственный канцлер. Графу Ростопчину предстоит осуществить дипломатическое прикрытие. В том смысле, что нужно представить Россию жертвой неспровоцированной агрессии со стороны Франции. На мнение так называемой просвещенной Европы нам плевать, но для успокоения собственной совести такое положение дел весьма желательно. Совесть у нас хоть и гибкая, но та гибкость имеет некоторые пределы. До них, правда, еще не доходили, но зачем рисковать?

Министр обороны перекидывает из руки в руку двухцветный карандаш «Тактика» производства завода братьев Гномовых, привезенный ими лично из Нахичевана в подарок Алексею Андреевичу. Карандаш не менее локтя в длину, в три пальца толщиной и выглядит скорее гетманской булавой, чем писчей принадлежностью. Зато нарисованная на карте стрелка предполагаемого контрудара занимает половину будущего театра военных действий. Шутник граф Аракчеев, однако.

Командир Красногвардейской имени генералиссимуса Суворова дивизии генерал-майор Тучков смотрит в окно. Этот спокоен — красногвардейцы недавно полностью закончили перевооружение и пополнили численность после понесенных в Тифлисском замирении потерь и готовы к выполнению предстоящих задач. Любых. Иначе что же это за гвардия?

Гавриил Романович Державин излучает внимание и почтительность. Главный поэт страны, министр финансов и старший таможенник Российской империи. Хотя сегодня Военный совет, но деньги тоже оружие. У нас все должно стать оружием. Кстати, а куда это косится старый черт?

— Хм… Гавриил Романович?

— Да, Ваше Императорское Величество? — Державин с трудом отрывает взгляд от внесшей поднос с легкими закусками горничной. С некоторых пор решено было сменить угрюмые рожи дежурных сержантов на румяные личики юных красавиц. — Простите, отвлекся.

Скорее привлекся. И что такого привлекательного в длинных юбках, едва приоткрывающих изящный башмачок на стройной ножке? По моему разумению, можно и покороче, иначе при работе в госпитале край платья запачкается кровью. Некрасиво получится, не находите?

Глава Священного синода тоже косит глаза не туда, куда следует женатому человеку, и отворачивается с явным сожалением. А не отослать ли его на фронт от греха подальше? Вот так, пожалуй, и сделаем.

Ну вот, вроде бы все собрались, включая императрицу Марию Федоровну, и пора начинать вершить судьбы мира. Так, кажется, это называется?

22 июня 1807 года. Царство Польское.

Федор Толстой опустил бинокль, через который наблюдал за переправляющимся через безымянную речку авангардом французской армии, и вполголоса выругался. Мать честная, вот это силища прет! Считай, чуть не вся Европа заявилась. Эх, велика Россия, но лишней земли в ней нет, особенно под новые кладбища. Вот ведь подлый народец — даже будущей смертью своей норовят ущерб нанести.

— Васька, готов к передаче?

— Один секунд, вашбродь! — Солдат в пятнистой накидке разведчика как раз заканчивал устанавливать треногу гелиографа. — Уровень выставить осталось.

Приборчик нехитрый, но в пользовании требует некоторых навыков. Собой он представляет здоровенный ящик со множеством зеркал, расположенных таким образом, что передаваемый посредством солнечных зайчиков сигнал можно посылать как направленным лучом, так и по широкому фронту. Сейчас второй случай и есть — ушли черт знает куда, и принимающий гелиографист знает только примерное направление. Тучки бы не набежали…

Вообще-то Федору не по чину самолично следить за переправой противника, и генерал-майор Тучков за это устроит хорошую головомойку, но батальон находится в свободном поиске, что позволяет более вольно трактовать требования Устава. Да, не по чину! Но если очень хочется? Хочется сделать самый первый выстрел в этой войне, чтоб когда-нибудь с гордостью рассказать внукам и правнукам… Или не говорить, пусть сами прочитают в учебниках истории.

Военному человеку вообще свойственна малая толика тщеславия, и капитан Толстой не являлся исключением. Но, как ни странно, головокружительная карьера не испортила его характер. В двадцать шесть лет, получив под начало батальон Красной гвардии, по негласной Табели о рангах стоящий между егерской бригадой и пехотной дивизией, он оставался все тем же Федором Толстым, что попал когда-то в штафбат под командованием прапорщика Александра Павловича Романова.

Ранняя счастливая женитьба на то повлияла или непременное участие во всех без исключения военных мероприятиях как за границами Российской империи, так и внутри ее, но Федор Иванович прослыл среди подчиненных добрым, строгим и заботливым командиром. Среди солдат бытовало поверье, что смерть панически боится их капитана и старается обходить батальон стороной, предпочитая добывать пропитание среди неприятельских рядов. Мнение укрепил случай, произошедший во время недавнего Тифлисского замирения, когда… Впрочем, зачем вспоминать былое, если новый враг пришел незваным и топчет родные пажити? Что, разве в царстве Польском сельскохозяйственные угодья называются как-то иначе? Это неважно, все равно топчут, причем пока безнаказанно.