В. Бирюк - Найм

Как же это болото человеческое тяжко проворачивается! К полудню они собраться не успели — повинности в общине исполняются в порядке очереди. «Вас тут не стояло» — непрерывный крик на каждом сельском сходе по этому поводу. Оно и так-то хай стоит на всю округу. А когда — общинная повинность под угрозой чертовщины…

Я уже вспоминал Степняка-Кравчинского, отмечавшего удивительную способность русской общины-«мира» или украинской «грамады», находить общий консенсус в рамках свободного обсуждения всякой проблемы. Это так восхищало «народников» — «ячейка социалистического общества… наш народ изначально готов к светлому будущему». Только о цене этого консенсуса они не пишут. В часах потраченного времени и битых мордах участников…

Если хорошенько набраться терпения… Блин! Лучше бы я водки набрался! Водярой — добавлять легче.

Пригнали гребцов. Две трети — больные да мелкие. «На тебе, боже, что нам негоже» — русская народная мудрость, отражающее исторически обусловленное отношение к сакральному и высокодуховному. К Духу Святому — куда уж выше.

Опять Ивашка-попадашка разворачивается в «Зверя Лютого». Слов — нет, мыслей — нет, из чувств — одно бешенство. А тут Аким ручкой машет — зовёт.

— Ты, Ванька, попусту-то с людьми не ссорься, бери что дают. А то обедать пора, а там уже и солнышко к закату пойдёт. Сегодня, по бестолковости твоей, день, считай, потеряли. Вели людям на постой становиться.

— Благодарствую, Аким Янович, на добром слове. Только ты уж соблаговоли меня уму-разуму учить, когда я тебя о том просить буду. А пока не буду — ты уж помалкивай, не лезь под горячую руку.

Его реакция… ну, понятно. Моя… только что бороду не жую. За неимением.

С гребцами дурак пришёл — староста местный. Ну, его и разложили. Поверх лодочки, что на берегу сохла. Я уже говорил — палач работает кнутом медленно, в час — 20 ударов. Хватило четверти часа. Вся эта мелочь гребцовая — кучей подхватила, унесли болезного. Всё, факеншит, достали. Сожгу нафиг гнёздышко дебилоидное. C работниками не получится, но хоть уйдём по освещённому. «И хай воно горит».

Новая толпа по косогору валит. Чарджи уже и лук изготовил для стрельбы, но я углядел впереди Жердяя. Сыночка своего привёл. Жениха обещанного. И вообще — общество временно поставило его вместо поротого старосты. Не сыночка — Жердяя. Даже удивительно — обычно подобное избирает себе в начальники подобное же.

Вот только теперь дело пошло. Хоть со скрипом, с взвизгами всякими, но тронулось.

Интересно, ведь и напугал же пейзан не мелко, и поп им втолковывал, а всё равно — пока поротую спину не увидели — всё схитрить норовят. Хотя понятно: что мор, что пожар, что гром небесный — наказание божье — отмолить можно. А спина поротая, с которой «куски мяса вырваны мало не до кости» — наше, земное. Понятное и повседневное, молитва не поможет.

«Кому война, а кому мать родна» — опять же наше, исконно-посконное. Я тут весь из себя… еле-еле «крышку» держу, чтоб «кипятком не снесло», а тут визг истошный. Ивица орёт-надрывается. Я уж решил — опять черти из земли полезли. Нет, парень из гребцов стоит-забавляется. Столбом работает — девку за руки ухватил и вокруг себя крутит. И чего? Ну, забава такая, карусели тут на каждом углу не построены. Обычные юношеские игры здешних пейзан. Блин же! Девка — Елица! Когда он её отпустил — у неё и глаза уже закатились. Чуть дышит. Хорошо хоть — не завтракала.

Дурдом на прогулке — обязательна цистерна успокоительного и комплект смирительных рубашек. Мне — тоже. «И — побольше».

Уже солнце к закату перешло, когда сдвинулись, наконец. Только от селения отошли — лодка в середине каравана села на мель. Вторая — сходу ей в борт. Третья — в корму. На третьей — Меньшак с семейством, коровой и тем самым тощим поросёнком. Место мелкое, никто не утонул. Но поросёнок в суете убежал. Домой, наверное. Ивашка зудит:

— Я же говорил — надо было сразу зарезать, хоть бы какая польза была.

Меньшак тоже зудит, но своё:

— Ты, боярыч, обещался всё надобное для жизни дать. А тут и свою-то животину, что уже была, уберечь не можешь.

— Меньшак! Твою…! Закрой хайло! Что тебе для жизни надобно — у тебя между ног болтается. Вот эту животину и береги. Чтоб не сбежало с похрюкиванием.

Расцепились, пошли дальше. Хорошо, что летние дни долгие, хорошо, что вниз по реке. Хорошо, что недалеко — вёрст 70. А речка сама по себе вёрст 15 в час течёт. Одна забота — чтоб лодки на стержне удержать, чтоб на мель не посадить. А речка — мелкая, перекат на перекате. Не столько — вёслами, сколько — шестами отталкиваемся.

— Эй, боярыч! Эта… ну… солнышко садиться… вроде как… надоть на ночёвку становиться. Покудова светло. А то, слышь-ка, тёмно будет. Не видать… эта… вот… ничего.

В «Анжелика в Новом свете» отмечается, что значительная часть североамериканских индейцев с наступлением темноты прекращала всякую активную деятельность. Собирались к своим кострам и ждали восхода. Даже в ходе военных действий. Мотивация — суеверная: «злые духи ходят в темноте». Здесь — аналогично.

От заката до рассвета нормальный православный человек должен сидеть дома. Креститься, молиться, трахаться… Ну, или — спать. Но под крышей, у огня. Потому что ночью демоны, бесы, черти, и всякая нежить… из пекла вылезают и по Русской земле рыщут.

Поэтому так много на «Святой Руси» однодневок. Не фирм — часовен. Бревенчатые церковки ставят одним днём — от восхода до заката. Предполагается, что плотность бесовщины на «Святой Руси» столь велика, что во всяком недострое в первую же ночь черти заводятся. Это ж сколько «туристов из пекла» должна быть? Плотность «адских иммигрантов» на «Святой Руси» на несколько порядков выше плотности аборигенных душ христианских на квадратный километр. Страна нечисти. Что Гарлем, что «Святая Русь» — полное подобие. В смысле количественного соотношения цвета кожи жителей.

В крестьян это крепко вбито, но я-то — попаданец. Я-то привык к искусственному освещению.

Чтобы так спать до полудня — нужно всю ночь до утра… чёрте чем заниматься. Что Онегин и делал.

Естественно — со светом. И здесь так же сделаем:

— Никаких стоянок. Ночевать будем в Пердуновке. Факела вяжите.

«Мы сделали факела и двинулись вниз по реке при их неверном свете»… Красиво. Ага. Ну хоть бы кто подсказал — из чего эти самые факела делать?! Когда от реки в каждую сторону по версте сырой поймы. В которой только гнилой хмыжник растёт.

Нашли-таки… как-бы сушняк, связали пучками, запалили… Пойдём со светом. Если не погорим, если не обожгутся, если не утопят… Освещение… «Неверный свет» — мягкое выражение. И — запах. Сырое и гнилое дерево имеет гнусную привычку — при сгорании вонять, коптить и чадить.