В. Бирюк - Найм

— А-а-а! Ванька гадина! Ты куда меня приволок! Клещи не держат — в руках рассыпаются, горн — дырявый! Всё — дерьмо! Рукосуи безмозговые!

Чтобы не часто отвлекать Мару «путейскими экзерсисами», пришлось изменить «боярскую тропу» — поворачивать за речкой на восток, как мы на пруссов бежали. Хорошо. Трусишь себе в рассветной полутьме по лесу. Разгонишься да по стволу стоячему пробежишься. Сверху — роса дождём. Смешно. А там Рябиновка. Можно зайти, побудку сыграть. Просто для смеха. А можно тихо назад по другому берегу.

Итого — пятнадцать вёрст. Мохаммед Али каждое утро в качестве разминки бегал 10 миль вокруг ограды городского парка. У меня тут ни миль, ни города, ни парка. Но пример с великих людей я беру. И с Наполеона, и с Мохаммеда. Понятно, что великий полководец и великий боксёр в одном флаконе… Но я без фанатизма. Зато регулярно. Как Потаня. Каждое утро с разминки прибегаю, а он в макивару — рукой колотит. «Его пример — другим наука» — вдохновляет и самому расслабляться не даёт. Я уже про муравьёв говорил? Так вот, два долбодятельных муравья строят свой муравейник постепенно и непрерывно.

Потом быстренько перекусили и — «по местам стоять, с якоря сниматься». Ивашко бригаду возчиков увёл. У него народ серьёзный, степенный — дурней Ивашко к коням не подпустит, сильно резвых… — остепенит. Когда человек на мир одним глазом смотрит, поскольку второй синяком заплыл, поневоле будешь вести себя… степенно.

Ноготок свою команду забрал. У него половина «пауков». Боятся его страшно. Хоть он на них ни разу и ни цыкнул. Подойдёт молча, покажет как надо, скажет пару слов по делу. И дальше своё тесать. Доски они делают.

— Ноготок, а тебе не скучно?

— Не, боярич. Брёвна, они… как люди — все разные. Людей-то всё больше поперёк рубить доводилось. А здесь — вдоль. Интересно.

Чимахай половину коробецких на лесосеку повёл. Хорошо работают — быстро. Но почти каждый день — травмы. То — ударило, то — порезало. Почти вся бригада в повязках. Сам по сторонам не глядит, и другим не даёт. Только рычит.

Звяга разглядывает свою черту и чего-то бурчит под нос. Вынет клин, сдвинет хомут, померяет расхождение концов на ладони, забьёт клин, снова померяет. Чертыхнётся и повторяет всё снова. Черта — это такой плотницкий инструмент, на циркуль похож. Звяга — молодец. Мы тут с ним такой гибрид подпорной стенки с оборонительным частоколом придумали! А главное — придумали как это сделать. Правда, брёвен длинных много надо, грунта отсыпать порядочно…

А вот и Филька со своими подошёл. Тешет себя надеждой на лёгкий труд. Нет уж. «Один день Ивана Денисовича» с его ежеутренним «хоть миг, да наш» — у меня не проходит. Как вчера обговорили, так и делаем — пойдёшь конями пни дёргать. А здесь я Хохряковича с молодёжью оставлю: надо накопать на речке гальки и забить в основания подпорной стенки и частокола. Я им вчера две тележки ручные смастерил — накопают и перетаскают.

Рукодельничаю помаленьку. Ванька-рукодельник. Вот с Прокуем сделали десяток стругов. Здесь «струги» — это не лодки, это такие полоски железа, заточенные с одной стороны, с двумя ручками на концах. Кору с деревьев можно и топорами снимать, но стругами — удобнее. Производительность труда на данной операции — в разы подскакивает.

А ещё я сверлильный станок построил. Из прялки покойной хозяйки здешней усадьбы. Сверло — Прокуй сварганил, патрон… Инквизиторы, в частности, надевали допрашиваемому на голову верёвочную петлю, вставляли палочку и крутили её, затягивая петлю, пока у бедняги глаза наружу не выскакивали. Вот и у меня примерно так же — сверло в держателе — верёвочной петлёй зажимается. Филькин сынишка аппарат освоил с первого раза — теперь у меня никаких проблем с дырками в шинделе нет. Вот только сверло одно — и для других дел приходиться тот же диаметр отверстий применять. Но двери будем теперь делать нормальные — навесные, с навесами. А не «переставные» — поднял, переставил, открыл.

Хотел ещё токарный станок сделать. И Акиму подарить — пусть он, как старый князь Болконский, развлекается. Потом вспомнил о его руках… Мда… пожалуй, фрезерный — нужнее будет.

Два копра поставили — большой, чтобы брёвна частокола забивать, и поменьше — для подпорной стенки. Пришлось выучить людей «Дубинушке». Правда, только припеву:

А то там текст настолько р-р-революционный… Мне, как боярскому сыну славного сотника… Сами придумают.

В основание — гальку с реки забиваем. Кучу грунта отсыпаем внутрь частокола — поднимаем края холма, выравниваем поверхность. Пока вода в речке стоит низко — таскаем с берега. Такой пруд здоровенный образуется. Можно, пожалуй, и рыбоводством заняться. Странно, не могу вспомнить ни одного прогрессора, который рыбу разводил. А ведь в смысле массы пищи с единицы поверхности… У китайцев, вон, очень неплохо получается. Интересно — в этом мире есть зеркальные карпы?

Сорок работников — большая сила. Ну очень много чего могут уелбантурить.

Все при деле, один Чарджи скучает. Я вам прямо скажу: добрый воин, искусный, храбрый — в домашнем хозяйстве — абсолютно бесполезная вещь. Саблю можно хоть на стенку повесить, чтоб под ногами не болталась. А живого человека? Куда не пойду — «там ты сидишь». И скучает — бездельем мается.

Пришлось взять торка в учителя. Два часа в день ихней «поганой мовы». Но не просто иняз — «просклоняй слово — „алтын“», а кое-что практическое: тренинг-спаринг. Шашечка моя против кавалерийской сабли, бой на копьях в исполнении Сухана. Метание «чего не попадя в куда не попало». Ножи, топоры, сулицы эти корявые… Не так стоишь, не туда глядишь, не про то думаешь… А с разбега? А сидя? Будто бы — «с седла»? А с левой руки? А Сухан?…

Как в старом анекдоте:

— Эй, лысый, пить будешь? А баба твоя?

Стрельба из лука… Тут облом: подержать свой лук он мне дал. Недолго и под присмотром. Тот, что от прежнего хозяина в усадьбе остался… — Чарджи только шипит и плюётся. Ладно, проходим курс «уход за личным оружием»: доспехи, мелкий ремонт, средства консервации. Хорошо, что здесь нет солидола. Но всё равно, весь — «жирный на ощупь». А ханыч только морщится. Брезгливо. Скучающий красавчик.

Тут ситуация почти по Крейцеровой сонате:

«Обыкновенная пища крестьянина — хлеб, квас, лук; он жив, бодр, здоров, работает легкую полевую работу. Он поступает на железную дорогу, и харчи у него — каша и один фунт мяса. Но зато он и выпускает это мясо на шестнадцатичасовой работе с тачкой в тридцать пудов. И ему как раз так. Ну а мы, поедающие по два фунта мяса, дичи и всякие горячительные яства и напитки, — куда это идёт? На чувственные эксцессы. И если идёт туда, спасительный клапан открыт, все благополучно; но прикройте клапан, как я прикрывал его временно, и тотчас же получается возбуждение, которое, проходя через призму нашей искусственной жизни, выразится влюбленьем самой чистой воды, иногда даже платоническим».