Дмитрий Дашко - Мы из Тайной канцелярии

— Государево слово и дело! — объявил один.

То был канцелярист Фёдор Хрипунов. Он по праву старшего взял на себя командование в столь нешутейных обстоятельствах.

Сказанные им слова мигом переменили настрой набившегося в кабак люда. Фёдор говорил, не повышая голоса, однако услышали его в каждом углу. И повели себя по-разному.

Служивые враз поскакали с мест, схватились за шпаги. Долг обязывал их внимать тому, кто произносит эти простые и в то же время страшные слова. В солдатах канцеляристы рассчитывали найти поддержку и помощь. Только мало тех было, слишком мало, по сравнению с другой публикой, которая теперь сбивалась в кучки, перешёптывалась, враждебно поглядывая на Хрипунова и тех, кто с ним прибыл. Многим было чего опасаться, окажись они в руках сыщиков-дознавателей. Господь, может, и простил грехи их тяжкие, да Тайная канцелярия с Сыскным приказом не простят.

Кабатчик тем временем взглядом рыскал по сторонам, созывая надёжных приспешников. Канцеляристов всего ничего, пятеро, да солдат малость. Авось обойдётся.

Но прежде чем драку зачинать, стоило иную методу опробовать. На полицейских она действовала безотказно.

Глаза его из-под припухших век смотрели на Хрипунова с недоброй усмешкой, однако заговорил кабатчик с угодливой вежливостью:

— Отчего, господа, слово и дело у меня выкрикиваете? Что приключилась такое?

— А то не ведаешь? Человека у тебя насмерть отравили. Сказывай, кто мог сие сотворить?

— Я за всех не ответчик, — пожал плечами кабатчик. — Коли завёлся какой душегуб, мне об том не сказывали. Сие полициянтов забота, у них спрашивайте.

А сам тишком подвинул заветный кошель, нарочито приспособленный для таких вот случаев. Денег, конечно, жалко, ну да покой важнее.

Хрипунов и смотреть на взятку не стал, мигом перемахнул за стойку, вцепился в горло «пирату», так сдавил, что у того глаза чуть наружу не вылезли.

— Ты, дядя, с Тайной канцелярией не шути! С нами шутки плохи! Хочешь, кадык тебе вырву?

— Пусти, — захрипел кабатчик. — Пусти… Удавишь!

— Что, отец-греховодник, натужно?! — весело спросил Хрипунов и сдавливать перестал.

Отшатнувшийся кабатчик тронул покрасневшее горло, хотел что-то сказать, но из груди вырвался странный клёкот. Тогда он схватил кружку хмельного вина, разом опростал её и встал, уперев руки в боки.

— Хотел я с вами по-хорошему, да, видать, не желаете. Что ж, пеняйте на себя! Прости мя грешного, Господи!

— Ты, скотина такая, зубы не заговаривай! Говори, кто у тебя зельем пользуется?! — рявкнул Фёдор.

И полетел обратно через стойку. Удар у кабатчика оказался силы необыкновенной.

Закипела драка. Кабацкие служки, кормящийся при кабаке люд, тати, разбойники, коих тут было предостаточно, все они бросились на канцеляристов, быстро смяли солдат.

Мелькали кулаки, с грохотом ломались столы и лавки, вдребезги билась посуда. Отчаянно вопили гулящие девки: кто-то, пользуясь царившей суматохой, уже тащил их в укромные уголки, тискал, раскладывал на полу, урча, лез мужским естеством в срамные места.

Какой-то густобровый парень орлом налетел на Ивана-копииста. Тот уклонился, схватил недоброго молодца за рваный армяк, раскрутил, будто юлу, и отправил в дальний полёт. Брык и всё! Только сверкнули в воздухе стоптанные лапти да запахло дурным.

Вот ещё один: краснорожий мужик, наклонив голову, кинулся на Ивана, словно бык на красные порты. С ним копиист обошёлся сурово: стукнул по толстой шее, отправив в глубокий сон.

Трах! Брызнула кровь, полетели чьи-то зубы. Это расстарался Хрипунов, приложив первого, кто под руку подвернулся. Бил, не разбирая, прав иль виноват. Оказался рядом, бирюком смотришь — получай, сокол ясный, гостинец, прощайся с тем, что во рту жмёт!

Гость, что из будущего прибыл, тоже в долгу не оставался. Ему — раз, он — два. Лупцевал по-хитрому, пуская в ход руки и ноги. За вихры хватал да к коленке прикладывал. Только вьюшка по сторонам брызгала!

Турицын, что в дверях стоял, никого не выпуская, отломил от скамьи доску да от напиравшей толпы отмахивался, будто комаров от себя отгонял. Вжик! И с ног долой православного. Вжик! Опять на одного супротивника меньше. Кое-кто уже за ухом зачесался, подумывая, куда бы забиться, не под стол ли полезть от такой напасти?

А Турицын знай себе доской машет и машет, словно мельница крыльями! Ажно в воздухе свист стоит.

Взвизгнув бабьим голосом, смуглолицый, цыганистого вида вор, вытащил из сапога остро заточенный ножик, поискал глазами годного супротивника и мягко, по-кошачьи, подскочил к нему. Изловчившись, ткнул ножом в незащищённый бок, а потом столь же ловко отпрыгнул.

Подраненный солдатик осел, выпустил из рук шпагу. «Цыган» наметил новую жертву, перетёк к ней, послал вперёд нож… Копиист Елисеев, на которого наседал дюжий мужичина с кулаками молотобойца, краем глаза углядел новую опасность и отклонился. «Цыган» уже ничего не успевал сделать, его лезвие пропороло брюшину здоровяка. Тот охнул, схватился за лезущие наружу внутренности и в таком положении упал.

Елисеев оказался вблизи убийцы, заученным движением вывернул его руку, заставив уронить «перо», поднатужился… Затрещали кости. «Цыган» с душераздирающим воплем стал кататься по полу, покуда не потерял сознание от чьего-то пинка сапогом в висок.

Устранив эту угрозу, копиист кинулся на помощь Хрипунову. Тот пропустил удар и теперь едва держался на ногах. Его лицо было разбито в кровь. Спеша к нему, Елисеев успел по пути врезать по голой заднице мужика, пластавшего на полу одну из гулящих девок. Тот закричал от боли. Крик был обиженный, жалкий. Девка опамятовалась и тут же вцепилась ногтями в лицо насильника, уродуя его, превращая в страшную маску.

Хрипунов с благодарностью принял подмогу. Отдышался и замолотил с новой силою. На пару с Елисеевым они были воистину разрушительным механизмом из человеческой плоти и крови.

Кучеру тоже довелось проявить себя. Дрался, как привык в кулачных боях стенка на стенку. Упавшего не добивал, соседа прикрывал. Если бил, так наверняка. Чувствовался в его движениях немалый опыт.

Войдя в азарт, покрикивал, да всё больше позаграничному. И сложно было понять, что означают его слова: не то ругательства, не то абракадабра какая. На многих его выкрики оказывали прямо таки волшебное действие: даже самые отчаянные сорвиголовы шарахались в стороны или пугливо вжимались в стены.

Драка могла продолжаться долго, слишком неравными были силы. Исход её решил гость из будущего. Ломая кости, круша челюсти, он пробился к кабатчику. Схватив его за длинные косматые волосы, потянул голову на себя, а правой рукой приставил к горлу «розочку» из разбитой бутыли.