Дмитрий Старицкий - Принц Вианы

— А почему эти часы у вас никто не купил?

— После того как от моей работы отказались божьи башелье, у меня никто не покупает больше часов. И не заказывают. Считают, что я их делаю неугодными Богу. Даже епископ на проповеди объяснял, что это глупое заблуждение. Но моряки суеверны.

— А буссоль или астролябию сделать сможешь?

— Могу, ваше высочество, но по цеховым правилам не имею на это права. Это делают другие мастера. Но сейчас они все заняты наперед португальскими заказами.

— А что еще покупают в городе португальцы?

— Бусы.

— Бусы?

— Да, ваше высочество. Самые дешевые стеклянные бусы, которые самая бедная наша горожанка постесняется носить. Даже вилланы для своих жен покупают бусы подороже и поизящней.

— И много бус покупают португальцы?

— Много. Бочками. Мастера цеха стеклодувов жалуются, что на таких примитивных заказах можно и квалификацию потерять. Да только выгодно им это.

— А кроме португальцев кто-либо покупает бусы в таком количестве?

— Кроме них — никто.

А вот это уже существенная информация к размышлению. Если заказы на буссоли и астролябии еще вписываются в политику расширенного, но начального поиска новых земель, то бусы… бусы из самого простого стекла в товарном количестве свидетельствуют уже о развитой торговле с аборигенами. Свидетельствуют о том, что португальские мореплаватели вышли на широту, по крайней мере, Гвинеи и стакнулись с местными вождями чернокожих.

— И среди такого активного спроса у тебя нет заказов? Мог бы, к примеру, делать колесцовые замки для пистолей и аркебуз.

— Мог бы, но это прерогатива цеха оружейников, ваше высочество. Я много чего умею, но в Нанте на продажу имею право делать только часы. Таковы правила.

— Таким образом, — подытожил я беседу, — у тебя здесь нет никаких перспектив?

— Бог не выдаст, — убежденно сказал мастер.

Вот черт, уже второй человек, встретившийся мне за день, вместо того чтобы подорваться и что-то делать, просто уповает на Бога. И это не тупые забитые крепостные землепашцы, а вполне интеллектуально развитые люди. Грамотные, что характерно.

— Бог-то он Бог, но сам будь неплох, — перевел я ему русскую пословицу.

Как-то мне сразу перестал быть интересен этот безынициативный мужик.

— А твои как дела? — спросил я девушку, отворачиваясь от часовщика.

— Благодаря вам, ваше высочество, мы расплатились с долгами, и я продала за ненадобностью свое место подмастерья цеха веселых женщин. — Девушка снова сделала книксен.

В дверь постучали, потом в приоткрытую щель показался бургундский колпак Микала.

— Сир, пора собираться на прием к вашей тетушке дюшесе. Ее люди прибыли нас проводить в замок.

— Пришли ко мне Филиппа, — приказал я и, видя недовольную рожицу раба, добавил: — Ты, как казначей, остаешься на постоялом дворе. Под охраной. И это не обсуждается.

Как жаль, что пристрелять пистолет я так и не успел…

— Я могу здесь остаться и поработать для вас? — спросила девушка, скромно потупив взгляд. — Дома не совсем подходящая обстановка сейчас для тонкой работы.

Надо же? И куда делась вчерашняя разбитная шлюшка? Как резко меняет женщину принятая на себя социальная роль!

— Можешь, — разрешил я. — Если что понадобится — спрашивай у Микала.

Отец ее с недовольным видом, громко сопя, собирал свои приборы и инструменты в мешок и сундук. Видимо, он надеялся, что я заинтересуюсь и куплю его морские часы, но обломился. Может быть, потом как-нибудь, когда дорасту до открытия собрания технических курьезов, — обязательно куплю. Но особого желания собирать, как Петр Первый, разных заспиртованных уродцев я в себе не ощущаю.

Пришел Филипп и принес мои парадные одежды. Пора переодеваться.

Мэтр Тиссо, собравшись, поклонился мне в пояс и, испросив разрешения, ушел, а его дочь с удовольствием стала помогать Филиппу — облачать меня к светскому рауту.

Вопреки обыкновению, оделся я на этот раз в цвета Фуа, надеясь сделать тетушке приятное. Все же граф де Фуа — один из моих основных титулов, да и сопровождает меня вассальное копье из Фуа. Вассальное мне, именно как своему графу и пэру Франции, а не принцу Вианскому из Наварры. Тем более всех дел-то было гербовую котту поменять с красной на желтую.

Из оружия взял шпагу, золотой кортик, клевец и пистолет. Пусть даже пока с одним зарядом в стволе — в случае чего и он лишним не будет. А так — пусть торчит из-за пояса вместе с кортиком, как украшение вполне годится. Пыль в глаза. Понты не в мое время родились. Как говорится, по одежке встречают, а по белью провожают.

Плюнув на условности, остался в сапогах — я в походе. Да и некогда мне новую обувку искать. Даже если найду, то такое безобразие, как тут носят, я не надену. Не цирковой клоун же я, в конце концов, чтобы рассекать в ботинках с такими уродскими носами. Да еще на деревянной подошве, без супинатора и амортизирующих стелек.

Чмокнув девушку в носик — надо будет как-нибудь ее имя узнать, а то уже неудобно как-то, — вышел из комнаты.

И Филипп за мной вприпрыжку с подскоком — чисто дите еще. Разве что членишко побольше, а умишка поменьше.

У крыльца во двор Микал держал под уздцы вороного, на которого надел седло из резной слоновой кости — память от павшего на барке скоттского барона. Понимает раб толк в понтах, не то что бароний сын Филипп.

Придерживая мне стремя, Микал торопливо прошептал:

— Ваша тетушка, сир, вышла замуж за местного дюка ровно десять лет и один месяц назад. Свадьбу играли в Клиссоне. С тех пор вы не виделись. Так что пока ничего страшного. Детская память — короткая.

— Молодец, — похвалил его я, утвердившись в этом красивом, но очень неудобном седле. — Узнай, как зовут ту девушку, что осталась в моей комнате. Если ей что-нибудь понадобится — раздобудь.

И, повернувшись к караульным, приказал:

— Открыть ворота!

Посадка в настоящем рыцарском седле была мне непривычной. Хотя это, вероятно, чисто психологический эффект, ибо тело нисколько не протестовало против такой позы, когда ноги полностью вытянуты в стременах. Наверное, так даже удобнее нестись в копейную атаку на галопе с копьем наперевес — упор ног жестче. Шагом тоже комфортно. Но вот рысью я бы не рискнул — седалище все отобьется о резную «слонячью кистку».

Нашим сопровождающим был уже знакомый нам паж герцогини — Конон, и с ним четыре конных латника с копьями сидели на мышастых ронсенах. Закованные в полный кастенбруст* и в шлемах с поднятыми забралами. Плюмажи из белых петушиных хвостов. Кони в попонах. Сами в гербовых коттах с «горностаями». Сержанты.

Местные вояки и возглавили нашу кавалькаду. За ними уже, бок о бок, я с Саншо. За нами — наши пажи и стрелки из Фуа. Все колонной по двое. Кроме пажа герцогини, который в одиночку возглавлял колонну — работал Сусаниным. Внушительный получился отряд, идущий крупным шагом в сторону городских ворот, заставляя отражаться от стен громкий цокот кованых копыт по брусчатке.