Олег Макаровский - Мир фантастики 2014. На войне как на войне

– Пройдёмся, закурим, не возражаете?

Они остановились у столбиков, на которых ещё сутки назад висела колючка – селяне посрезали её. Начштаба предложил пачку неплохих трофейных сигарет.

– У меня четыре десятка воскрешенных и до сотни раненых. Люди надежные, для дела необходимые. Я хотел бы их оставить в батальоне, – без обиняков начал Мокей.

– Ха! – Врач хохотнул так резко и коротко, будто получил удар под дых и от боли резко выдохнул. – Думаете, у вас одних такие проблемы?

Видно было, что его допекли подобными просьбами.

– А все мои уже здесь. Практически стоят в очереди. Или лежат. Я же не требую от вас руки-ноги людям отращивать.

– Да? Потребуете через полчаса? – Ехидства медику было не занимать.

– От полевого госпиталя подобного требовать глупо. Я прошу вполне доступных действий, которые при оборудовании может организовать любой нормальный врач. Фельдшера с собой просто препаратов не носят, – начштаба изображал разбитного колхозника, который за полчаса и четверть первака уломает председателя на любую комбинацию.

– Мы вот быстро солдатиков обколем, и они все розовыми бодрячками промаршируют дальше?

– Очень может быть, что к вечеру нас здесь не будет. Эти люди либо уйдут со мной, либо останутся с вами. Зачем с первого часа себе палаты загромождать?

– И словеса-то у вас к такому случаю подходящие, – врач уже остывал.

– Приходится заготавливать, – компромиссным тоном ответил начштаба.

– Знаете, насколько иначе всё в ту войну было? Никаких тебе полевых воскрешений, мертвой воды ещё не знали. Раненого в госпиталь везли, понимали, что больной. А теперь? Каждый норовит на одних медикаментах бессмертие себе сварганить. Что через пять лет будет, думают? Полстраны в старики угодит. Или куда потом вот таких девать?

Он длинным пальцем указал на первого фельдшера. Тот сидел на вывороченном из здания школы куске кирпичной кладки, маникюрными ножницами вычищал грязь из-под ногтей. А рядом с ним сидел батальонный кот и умывался. Они были так похожи в своих жестах, что невольно закрадывалась мысль – не прикидывается ли Водин. Но нет, просто чем дальше, тем больше он отстранялся от крови и грязи. Как умел, аристократа изображал.

– Товарищ военврач, – глухим голосом вдруг начал Мокей, – вы всё правильно говорите, но бой ждать не будет. У меня пятнадцать человек с неправильно сросшимися рёбрами. Или с несросшимися. Нужен кальций, и в таких инъекциях, чтобы они живы были. Есть снайпер контуженый, вроде отпустило, но кто его знает. А дистрофикам витамины нужны. И много.

Врач несколько удивленно посмотрел на Мокея – тот уж больно резко переменил тон.

– Бойцы нашли сейф. Там семнадцать самоспасателей. Бухен… черт, не могу выговорить, – начштаба в раздражении отбросил недокуренную сигарету.

– Всё цело, не разбито? – Врач буквально расцвёл, и казалось, что сейчас бросится целовать Мокея.

– А то.

– Как здесь оказались такие вещи? – Толбаник не верил своему счастью.

– Мало ли? Думаете, они там друг у друга не воруют? «Бурые» у «черных» небось увели и на партизан спихнули. А мы вот нашли. Факт.

– Батенька, поздравляю, – военврач затряс ему руку.

– Но мы ведь не будем говорить о товарно-денежных отношениях? – несколько заговорщицким тоном продолжил Мокей.

– Что за мерзость приходит вам в голову? – подыграл ему Толбаник.

В «европах» уже лет пятьсот воскрешение считалось делом почти что индивидуальным. Личным разговором со смертью. Оно, конечно, взаимовыручка окончательно не исчезла, особенно в семейном кругу. Но солидный человек свои проблемы должен решать сам. На чёрный день запасы откладывать.

Тот самый мелкий палевый гриб, из которого «живую воду» получали, он силы впитывал. И отдавать мог. Надо было только по груди и лицу покойника рассыпать – вместо открытых ладоней работал. А если ещё переливание собственной крови, так вообще радость. Донора своего гриб помнил и чужому человеку был бесполезен. Только его требовалось в термосках держать. И режим соблюдать, чтобы не протух, не испортился, силы на самого себя не потратил.

Эти самоспасатели-термоски ювелирной точности изделиями должны были быть – чтобы и температуру, и влажность неделями держать. Работа потоньше любой орудийной панорамы или танкового прицела. А даже с прицелами пока у своих заводов не очень получалось… Так что за трофейными самоспасателями охота серьезная шла, вплоть до анонимок в особые отделы.

Перед важной операцией пациент мог за неделю хороший запас сил накопить. Даже тыловые госпитали, в которых можно было глаз или пальцы наново отрастить и где большие ванны с палевой грибницей стояли, – тоже за термосками следили и собирали их где могли.

Мокей и Толбаник почти сразу ушли от темы «бухенов…», но в голове каждый прикидывал, достаточные ли козыри пошли в дело.

– А из фельдшеров я ни одного нормального за последний год не видел, – неторопливо рассуждал начштаба. – Которые хамы, которые недоумки, а кто и вот так, под чуждый элемент маскируется. И считаю это правильным. Только неприязнь остальных людей спасает их от косвенных прибытков…

– Косвенные прибытки? – удивился врач. – Никогда не понимал бухгалтерии. Мы зовём это утечками.

– Наш знает, что, если он будет чужие крохи для себя брать, хоть через утечки, хоть как – убьют. Потому выкаблучивается. Одно время даже денщика себе пытался завести, приспособить рядового. Только нельзя, перебор выходит.

– Они все это знают. Кстати, в курсе, какой у первых фельдшеров самый распространенный кошмар?

– ?

– Вокруг пустыня, черное небо и черный песок. Все мертвецы прошлых войн встают перед ними, ряды скелетов, форма старых лет и совсем новая. Они хотят жизни, им надо идти в бой, драться. Только вот за спиной у фельдшера ни одной живой души. Это, между прочим, тоже с прошлой войны. Какой-то француз-режиссер фильм снял, и оно пошло гулять.

Начштаба посмотрел на Водина немного другими глазами. Что ж, будем знать, но ведь это не причина нарушать приказы?

– Ладно, – военврач для себя уже всё решил. – Те, у кого конечности были переломаны или дефицит массы зашкаливает, здесь останутся. Остальных успеем подлатать. Стоп, – он вдруг схватил начштаба за руку. – Болванчиков у вас нет? А то знаю я, многие надеются, что, раз череп обратно сросся, те в разум войдут.

– Матвей Георгиевич? Вас ведь так звать? Я не стал бы просить о таком. Это не моё.

Насчет людей с повреждениями мозга приказ был издан много более жесткий, чем шестнадцатый. Тухляк в конечном итоге представлял небольшую опасность. Его было видно с первого взгляда. А люди, у которых пуля стерла часть воспоминаний и усвоенных в детстве правил, могли запросто со свечкой на пороховой склад зайти. Или убить человека, на которого в полном рассудке никогда бы руку не подняли.