Алгис Будрис - Теперь не встретимся вовек

На скамейку рядом с ним опустился кто-то грузный, и благодушный голос произнес:

— Иоахим!

Профессор Кемпфер поднял глаза.

— А, Георг, — смущенно улыбнувшись, сказал он, ты меня испугал.

Доктор и профессор Георг Тенцлер заржал от всей души.

— Ох, Иоахим, Иоахим! — закудахтал он, мелко тряся головой. — Что ты за тип! Тысячный раз я застаю тебя здесь ровно в полдень, и всякий раз это тебя словно бы удивляет. Скажи на милость, о чем это ты тут размечтался?

Профессор Кемпфер отвел взгляд.

— О, сам не знаю. Смотрю на молодежь…

— Девочки? — Тенцлер игриво ткнул его локтем в бок. — Девочки, Иоахим, а?

На глаза Кемпфера опустились завеса.

— Нет, — прошептал он. — Нет, не это.

— Что же тогда?

— Ничего, — тупо отозвался Кемпфер. — Я ни на что в отдельности не смотрю.

Настроение Тенцлера мгновенно изменилось.

— Так, уверенно заявил он, — так я и думал. — Все знают, что ты работаешь день и ночь, хотя никакой нужды в этом нет. — Он улыбнулся. — Мы же теперь не торопимся. Никто на нас не жмет. Флот ограждает нас от канадцев и австралийцев. Американцы по уши завязли в Азии. А твой проект, чем бы он ни был, никому не поможет, если ты загонишь себя до смерти.

— Ты же знаешь, никакого проекта нет, — тихонько проговорил он.

— Ты же знаешь, что я работаю только для себя. Моих докладов никто не читает. Моих результатов никто не проверяет. Когда я прошу, мне доставляют оборудование — не задумываются, зачем, если только я не потребую слишком многого. Ты же прекрасно все это знаешь. Так зачем же изображать неведение?

Тенцлер почмокал губами.

— Ну что ж, — пожав плечами, проговорил он, — раз ты понимаешь это — значит, понимаешь. — Напускная гордость исчезла, и он положил руку Кемпферу на плечо. — Прошло пятнадцать лет, Иоахим. Должен ли ты все еще хоронить себя?

Шестнадцать, — поправил про себя профессор Кемпфер, но потом сообразил, что Тенцлер имеет в виду не окончание войны. С тех пор действительно шестнадцать лет, да, но со дня смерти Марты — пятнадцать. Неужели только пятнадцать? Я обязан снова научиться мыслить в терминах исчисляемого времени.

Он сообразил, что Тенцлер все еще ждет ответа и постарался поестественнее пожать плечами.

— Иоахим, ты не слушаешь меня!

— Не слушаю? Разумеется, слушаю, Георг.

— Конечно! — Тенцлер фыркнул, и усы его вздрогнули. — Иоахим, — решительно проговорил он, — я согласен, мы уже не молодые люди. Но ведь жизнь продолжается — даже для нас, старых кляч. — Тенцлер был младше Кемпфера на добрых пять лет. — Мы должны смотреть вперед — мы должны жить для будущего. Нельзя позволять себе погружаться в прошлое. Я понимаю, ты любил Марту. Очень любил. Каждый человек любит свою жену — это и без объяснений ясно. Но пятнадцать лет, Иоахим! Конечно, горевать надлежит. Но так убиваться — это нездорово!

Жаркая искорка прожгла барьеры спокойствия, которые Кемпфер считал несокрушимыми.

— А ты был когда-нибудь в лагере, Георг? — от усилия сдержаться его заколотило.

— В лагере? — Тенцлер был захвачен врасплох. — Я? Конечно, нет, Иоахим! Но… но вы с Мартой ведь не были в настоящем лагере — это было просто… просто… ну, вы были под охраной государства! В конце концов, Иоахим!..

— Но Марта умерла, — упорно продолжал профессор Кемпфер. — Умерла под охраной государства.

— Такое случается, Иоахим! Ты же, наконец, разумный человек. У Марты был туберкулез, и даже сульфаниламиды не всесильны. Это могло случиться с кем угодно!

— В тридцать девятом, когда нас поместили под охрану государства, у нее не было туберкулеза. И когда я наконец сказал: Да — когда согласился на них работать, и они поручили мне проектирование противолодочного радара, то меня уверили, что у нее лишь незначительное уплотнение в бронхах, мне обещали, как только оно пройдет, доставить ее домой. Но кончилась война, а домой ее так и не вернули. Я получил Рыцарский крест из рук самого Гитлера, но домой ее так и не вернули. А когда я в последний раз приехал в санаторий, чтобы повидаться с нею, ее уже не было в живых. И за все это мне заплатили тем, что дали эту лабораторию, дали квартиру, одежду, еду, прекрасную экономку — но Марты не было в живых.

— Пятнадцать лет, Иоахим!

— Нет. Сегодня — совсем недавно — мне на несколько минут показалось, что я смог бы. Но — нет.

Надув губы, Тенцлер зафыркал, заставляя их мелко дрожать.

— И что же ты нам за все это сделаешь?

— Вам? — Кемпфер покачал головой. — Что я должен вам сделать?

Люди, которые учинили все это, уже умерли или умирают. Будь у меня даже возможность причинить Рейху вред — а у меня нет такой возможности — как смог бы я мстить этим детям? — Он посмотрел на прохожих. — Что я им, и что они мне? Нет, нет, я не собираюсь ничего с вами делать.

Тенцлер поднял брови и свел кончики толстых пальцев.

— Если ты не собираешься ничего делать с нами, то что же ты хочешь сотворить с собой?

— Я хочу уйти.

Профессор Кемпфер уже устыдился взрыва собственных чувств. Это противоречило самим основам его характера. В конце концов, он был ученым — мыслящим, разумным человеком — и не имел права позволять себе опускаться до уровня эмоций. В смущении он подумал, что Тенцлер может предположить, будто такое поведение для него типично.

— Кто я такой, — попытался он объяснить, — чтобы быть судьей целой нации? Империи? Что такое единственный человек, чтобы решать, что хорошо, а что плохо? Я смотрю на этих юнцов — и завидую им от всего сердца. Как прекрасно быть молодым и найти мир упорядоченным, методично обустроенным специально для твоего благополучия; быть поставленным на серфер, чтобы вечно мчаться на гребне волны, не затрачивая ни малейших усилий! Кто я такой, Георг? Кто я такой? Но мне здесь не нравится. И я собираюсь уйти.

Тенцлер загадочно посмотрел на него.

— В Карлсбад? На радоновые воды? Очень помогает. Поехали вместе! — он сердечно облапил Кемпфера. — Прекрасная идея! Я зарезервирую места на утреннем поезде. Вот праздник-то у нас будет, Иоахим, а?

— Нет! — Кемпфер с трудом высвободился и встал на ноги. — Нет!

Когда Тенцлер выпустил его, он пошатнулся и тут же стремительно зашагал прочь — гораздо быстрее, чем ходил все эти годы. Оглянувшись через плечо, он увидел, что Тенцлер ковыляет за ним. И тогда он пустился бежать.

— Такси! — он поднял руку. — Такси!

Пошатываясь, он направился к проезжей части, а прогуливающаяся молодежь во все глаза смотрела на него. С беспорядочно бьющимся сердцем он пересек расположенную на первом этаже лабораторию. Глаза его были прикованы к простой серой двери, ведущей на пожарную лестницу, и Кемпфер судорожно рылся в карманах, ища ключ. Он споткнулся о скамью, и какой-то аппарат загремел на пол. У двери opnteqqnp заставил себя успокоиться и двумя руками направил ключ в скважину. Войдя, он сразу же захлопнул дверь за собой, запер на ключ и прислушался к своему хриплому дыханию.