Джон Кристофер - Смерть травы. Долгая зима. У края бездны

— Приглашен только один из нас.

— Это не важно.

— А по–моему, важно.

— Возможно, Дэвид не сообщил ей о твоем прибытии.

— Скорее всего она просто хочет обсудить что–то личное. Вам наверняка есть о чем поговорить.

— Ты — часть моей личной жизни, — заявил Эндрю. — Частной жизни, хотя и не интимной.

— С Кэрол дела обстоят иначе, — улыбнулась Мадлен. — В любом случае я хотела пораньше лечь спать. Иди один, Энди. Утром дашь мне подробный отчет.

Эндрю не терпелось скорее очутиться в клубе. Он не видел Кэрол уже несколько месяцев (последняя встреча состоялась по случаю возвращения мальчиков в школу после рождественских каникул), и было очень странно предвкушать свидание с нею здесь, на чужой земле, когда от прежней жизни остались одни осколки, впереди же маячило что–то новое — непонятное, сложное, заманчивое. Он назвал свое имя привратнику, произношение которого выдавало уроженца Франции, и тут же почувствовал вину перед Мадлен, которая в одиночестве разбирает постель в гостиничном номере и о существовании которой он ни разу не вспомнил за последние полчаса.

— Вы найдете мадам в баре, — сказал привратник. — Вот в эту дверь, а потом направо.

Эндрю оказался в круглом помещении и увидел стойку бара. Вокруг красовались заманчивые пейзажи во всю стену. Бар находился в обрамлении снега и льда, оживляемого домиками и башенками. Дальше начиналась водная гладь — сперва кишащая толстыми льдинами, затем чистая и, наконец, залитая лучами яркого солнца. Кульминация композиции помещалась напротив бара: это были золотые пески и украшенные пальмами берега теплого, беззаботного континента. Здесь и сидела Кэрол, одна за столиком. Направляясь к ней, Эндрю обратил внимание на многочисленных белых женщин и всего двоих белых мужчин. Зато нигерийцев здесь было хоть отбавляй. Шум их болтовни и определял различие между этим баром и аналогичным заведением любой северной столицы.

— Хэлло, Эндрю! — приветствовала его Кэрол. — Рада тебя видеть. Что будешь пить?

— Можно взять самому?

— Нет, это только для членов клуба.

— Ты член?

Она кивнула:

— У них еще остались европейские напитки, но я предпочитаю не смешивать и пью южноафриканский бренди. Приличная вещь.

— Спасибо, — сказал он. — Его и возьмем.

Она подозвала белого официанта и сделала заказ. Глядя на нее, Эндрю оценивал свое душевное состояние. Дрожь нетерпения перед встречей унялась и, к его удивлению, сменилась спокойствием. Кэрол была все так же красива, а новые детали туалета делали ее еще более привлекательной — в былые времена она не стала бы украшать свое платье огромными розами и надевать разноцветные бусы, однако это уже не оказывало на Эндрю прежнего действия, и он наблюдал ее красоту как бы издалека. Эндрю вдруг почувствовал облегчение, и его охватила истома при воспоминании о Мадлен. Существовало два узла, не развязав которые он не мог пробиться к Мадлен: первый связывал ее с Дэвидом, второй крепил его к Кэрол. Теперь остался только один.

Кэрол кивнула на изображения на стенах:

— Как тебе это нравится?

— Немного жестоко. Во всяком случае, нечутко.

— Этой стране не свойственна чуткость. Кроме того, здесь имеется и практический смысл: здешний народ проявляет склонность облеплять стойку, а эти пейзажи влекут их к себе и заставляют рассредоточиться по залу. Заведение открылось всего неделю назад.

— И ты часто здесь бываешь?

— Время от времени. — Она не стала развивать эту тему. — За последние шесть месяцев клуб пережил как бы второе рождение.

— Довольно–таки безвкусно.

— К этому легко привыкаешь. Мне даже нравится. Теперь здесь делаются большие деньги. Учти, нужно немало денег, чтобы выжить в этой стране.

— Как дети? — спросил Эндрю.

— В школе, в Ибадане. Школа пользуется репутацией лучшей в стране. Белых ребят там раз–два и обчелся.

— Я думал, что это не так важно.

— Не так важно? — Кэрол уставилась на него и расхохоталась. — Боже мой, Энди…

— И как они там себя чувствуют?

— Надеюсь, прекрасно. — Она заглянула в сумочку и достала письмо. — Вот, взгляни.

Письмо было от Робина. Эндрю пробежал его глазами и вернул Кэрол. Обычное письмо от обычного мальчишки из частного интерната.

— Да, похоже, они счастливы.

— Еще бы! За такие–то деньги!

Он пригубил бренди. Кэрол налила себе ситро. На ее губах играла наполовину любопытная, наполовину оборонительная усмешка.

— Нас провожал Дэвид, — сказал Эндрю.

Она пробормотала что–то невнятное, а потом спросила:

— И как он?

— Ему нелегко. Иначе и быть не может. Но он держится молодцом.

— Бедняжка Дэвид!

— Когда ему потребуется уносить ноги, он нагрянет без предупреждения.

— Знаю. Он говорил мне об этом. Думаю, ему надо было выбраться пораньше. — Ее слова звучали как простая констатация. — Он вполне мог это сделать. С его–то связями!

— Возможно, теперь ты смогла бы его уговорить.

Ответ последовал не сразу.

— Европа — это очень далеко. Эмоционально, а не только географически. Воспоминания меркнут. Города, люди… Возможно, так происходит только со мной.

Он понял, о чем речь, и ему стало не по себе. Кэрол наклонилась над столом, сдавив локтями свою роскошную грудь.

— Я почти забыла, как ты выглядишь, Энди. Теперь я смотрю на тебя свежим взглядом.

Это вполне могло быть сознательной провокацией, хотя не исключалась и случайность. Он почувствовал смятение, внезапно вспомнив, что беседует с женщиной, все еще приходящейся ему по закону женой. Выходит, он несет за нее ответственность. Если ослепление Дэвидом прошло, то ей может взбрести в голову возобновить прежние отношения — ведь они были не так уж несчастливы вместе. Эта мысль вызвала у Эндрю беспокойство, но иного рода, нежели то, которого он ожидал.

— В конечном итоге Дэвид никуда не денется. А мне надо позаботиться о Мадлен, — неуклюже пробормотал он.

Кэрол усмехнулась:

— Нет, кое–что осталось прежним. Что ж, ладно. Кстати, как ты собираешься это сделать? У тебя есть хоть какие–то соображения?

— Постараюсь подыскать себе работу. Журналистика, телевидение…

— Об этом можешь забыть, — прервала она его. — Европейцев просят не беспокоиться. В самом начале кое–кто успел найти себе место, но только не в этих двух областях. По сути дела, нам закрыт доступ в любые престижные профессии. Здесь теперь избыток белых врачей. Швейцар в доме, где у меня квартира, имел практику в Вене.

— Я не подозревал, что дела так плохи.

— Остался всего один путь. Ты служил в танковых войсках. Теперь ты можешь помогать им готовиться к войне.

— К какой еще войне?

— Против Южной Африки. Насколько я понимаю, она начнется через два–три года. Ты мог бы получить звание. Они берут белых офицеров до звания капитана включительно. На краткосрочный контракт.