Алексей Фомин - Спасти империю!

Мудр? Вот это новость! Никита Романович думал, что он, лишенный всего состояния и изгнанный из Ярославля, уже сгинул где-то на бескрайних русских просторах. Ан нет! Жив курилка! В принципе новость эта для Никиты Романовича была скорее неприятной, ибо перед объявлением опричнины занял он у Мудра двести тысяч рублей. Надо же было на какие-то деньги опричнину на ноги ставить! Теперь, когда Москва под Никитой Романовичем, а с нею и большая часть Руси, можно бы и начать гасить должок. Но ведь не хочется!

Хотя в данной ситуации он лучше с Мудром о долге говорить будет, чем слушать князя Черкасского.

– Веди его, – велел он охраннику.

Черкасский так и сидит, не поднимая головы. Не успел он еще и слова вымолвить, как вновь раздался стук в дверь.

– Входи.

Охранник открыл дверь и пропустил внутрь гостя. Точно, Мудр. Бородища стала еще больше, рожа загорела до черноты.

– Долгие годы здравствовать вам, ваше сиятельство. – Мудр поклонился.

– И ты здравствуй, Мудр. Слышал, неприятности у тебя, чуть ли не жизни тебя лишили. А гляжу – здоров, счастлив и богат по-прежнему. Где обретался, Мудр?

– Не так уж и богат, ваше сиятельство. И совсем не счастлив. А обретаться пришлось в Персии. Осталось у меня там кое-что, о чем не знал мой пасынок. Он-то и есть причина всех моих несчастий.

– Да? А по виду не скажешь. Вроде честный и толковый молодой человек.

Мудр аж зубами заскрипел.

– Не верьте ему, ваше сиятельство! Хитер, аки змей! Он-то меня и подвел под монастырь! Одно прошу, ваше сиятельство! Выдайте мне его! А я за это и долг прощу, и помогу вам Ярославль к рукам прибрать! А уж сколько там мильенов! Несчитано.

Никита Романович кинул мгновенный взгляд на Черкасского. Тот так и сидит, повесив голову. Про долги-то ему слышать было совсем не обязательно.

Никита Романович поднял вверх руку, призывая Мудра помолчать пока.

– Светлый князь, – обратился он к Черкасскому. – Ты иди, после мне расскажешь.

Тот поднялся с кресла, окинув Мудра недоумевающим взглядом, как бы спрашивая: «А этот откуда здесь взялся?» – кивнул Никите Романовичу и вышел вон.

– Говоришь, знаешь, как Ярославль к рукам прибрать? – обратился Никита Романович к Мудру.

– Знаю, ваше сиятельство. Надо измену государю там сыскать.

– Как же ее там сыщешь? Для этого надобно там людей своих иметь, да и, полагаю, нет там никакой измены.

Покончить с Ярославлем – давняя мечта Никиты Романовича. Считай, единственный большой город у земщины остался. Опять же столица. Центр всего. Там боярская дума, там деньги… Да, неплохо было бы покончить с Ярославлем. На этом, считай, и земщине конец. Но не начнешь же против них открытую войну! Предлог нужен хороший. Как в Москве.

Мудр извлек из одежды футляр, открыл его и извлек письмо.

– У меня человечек есть, ваше сиятельство. Чью хочешь руку подделает. Вот эта грамота писана якобы рукой ярославского архиепископа Пимена. И подписи там стоят князя Одоевского и других членов боярской думы. А также подписи многих купцов знатных. Один в один, не подкопаешься. А содержание грамоты таково – ярославцы, мол, отдаются под власть польского короля. – Мудр подошел ближе и протянул грамоту Никите Романовичу.

Тот махнул рукой – не надо, мол, и так верю.

– И что мне с той грамотой делать? Измену-то как доказать?

Увидев, что его предложение уже обсуждается, Мудр обрадовался, заспешил.

– Мой человечек отправится в Ярославль и грамоту эту спрячет за иконой богоматери в кафедральном соборе. Архиепископ, мол, грамоту ту написал, а теперь, собирая подписи знатных горожан, в потайном месте ее держит. Вы же, ваша светлость, прибудете к городу с войском, и когда архиепископ и горожане выйдут встречать государя, объявите им об измене. Они начнут отрекаться, а вы их поведете в храм и извлечете из-за иконы предательское письмо. Вот вам и измена, ваше сиятельство.

План, предложенный Мудром, был неплох, хотя и простоват. Прихлопнуть Ярославль – было, конечно, голубой мечтой Никиты Романовича. Опять же долг Мудру не хотелось возвращать. Ох как не хотелось… Но и Михайлу Митряева отдавать Мудру на расправу ему тоже не хотелось. Самому еще пригодится.

– Ты где остановился, Мудр?

– В четверти версты от слободы шатры поставил, ваша светлость.

– Ладно, Мудр. Ты иди пока, а я подумаю. Да поспешай, вечер уже, ворота вот-вот закроют, и придется тебе на улице ночевать. А завтра утром приходи, я тебе ответ дам.

Старенькая вишневая «семерка», притормозив, съехала с Новорижского шоссе на обочину и аккуратно, не спеша переползла через широкую, но не очень глубокую канаву. Отсюда начиналась лесная дорога, которую правильнее было бы назвать тропой. Они между собой и называли ее «тропой Хо Ши Мина» [6]. Такое название ей дал Васька Летов, один из новых друзей Шурика Пудовалова. Васька и был хозяином «семерки», на которой сейчас въехали в лес Шурик и трое его друзей. С Васькой, Егором Чудовым и Петькой Репсом Шурик познакомился благодаря Жеке Лузянскому. Вернее, благодаря Лузе он познакомился с Васькой, а уж через него – с Чудовым и Репсом. Все трое были членами тайной «организации молодых марксистов-ленинцев».

С Васькой Шурик встретился случайно на одной из «бандерложьих» тусовок, куда его привел Луза. Вообще-то Шурик никогда раньше не интересовался политикой, но в последнее время политика так тесно переплелась с его личной жизнью, что он уже перестал различать, где заканчивается его, Шурикова личная жизнь, а где начинается политика.

Стоило ему только связаться с Лузой, и волей-неволей Шурик оказался втянут в движение «бандерлогов». Но среди «бандерлогов» он пробыл недолго – ровно до того момента, пока не повстречал Ваську.

– Розовые либеральные слюни все эти пикеты, шествия, митинги, – проворчал себе под нос крупный молодой человек спортивного телосложения. – И занесла же меня сюда нелегкая…

Молодой человек сказал это так… ни к кому не обращаясь, но Шурику тотчас же захотелось ему ответить.

– Согласен абсолютно. Но что же тогда делать?

Молодой человек смерил его взглядом и протянул руку.

– Василий. Летов. Пойдем отсюда, товарищ.

Шурик пожал протянутую ему руку и ответил:

– Пойдем.

Когда они пробирались к выходу, Летов коротко бросил:

– Мочить их надо.

– Кого? – решил уточнить Шурик.

– И тех, и этих. Они все либерасты. И те, что у власти, и «бандерлоги» эти самые. И те, и другие только и могут, что сосать кровь из народа. Но с «бандерлогами» можно пока погодить, а начать разбираться с олигархами – самое время.

Шурик, наверное, потому и почувствовал безотчетное доверие к Летову, что слово «либерасты» прозвучало в его устах как ругательство. В устах же Лузы это слово было синонимом всего самого хорошего, прогрессивного, молодого, современного. А с Лузой в последнее время у Шурика сложились, мягко говоря, непростые взаимоотношения. Но все по порядку.