Юрий Валин - Львы города Лемберга

Грабчак понял, что все здесь и полягут. Но бояться сил не осталось - усталость такая навалилась - хоть в лоб стрелять будут, не пошевелишься. Микола заполз в какую-то яму и на оклики командира связистов не отзывался. Плащ-накидку на голову намотал и идите все к бисовой матери.

Только с рассветом понял, что под крупом убитой лошади спал. Ладно, что смердела, все одно не до девок Грабчаку гулять. Но примета скверная...

Примета сполна оправдалась - день истинно адовым стал. С утра Советы атаковали с нескольких сторон: у Подгорец, на Сасово, на Колтив... 31-й полк держался из последних сил, немцы временами перебрасывали подкрепления, поддерживали. Москали наседали, вновь ударяли "катюшами" и бомбами - казалось, ничего живого не останется. У Опак многократно сходились с русской пехотой вплотную, "тридцатьчетверки" в гущу не лезли - мели огнем издали...

...- Ко второй роте пойдешь. Вот приказ - пусть один взвод налево оттянут и фланг держат. Знаешь где второй роты позиции?

- Да я же с дивизиона и...

- Знайдешь! Тут овражком, як поднимешься ще километра два и поближе к кладбищу. Не проскочишь...

Микола пошел, зная что не дойдет. Отводить полк нужно, тут любому дурню понятно. Тяжелый дивизион москали разбили, никакой телефонной и радиосвязи не осталось, танков немцы совсем не дают. Как скот подсунули - на убой. Сами отходят, а здесь подыхай как муха...

Овражек был неглубок и набит немцами: вышедшее из боя подразделение пыталось привести себя в порядок. Казалось здесь больше раненых, чем стоящих на ногах. Микола протрусил поверху, по склону, внезапно оказался на прореженной осколками опушке - впереди шел бой.

Пехота Советов, в выгоревших гимнастерках и драных телогрейках, немногочисленная, но сплошь с автоматами, уже уцепилась за развалины крайних хат. Устанавливали пулемет, перебежками кидались через огороды. Горели хаты, дым прибивало к земле. От центра села и от кладбища в этот дым строчили галицийские пулеметы - старались москалей к земле прижать. В ответ, издали, размеренно, как часы бил русский танк или самоходка - прикрывал подход своих подкреплений. Через поле растерзанного низкорослого соняшника[2] спешил взвод Советов...

Микола, залег под молодым дубком, и попытался разглядеть, что у москалей стреляет. На занятиях учили разбирать типы русских танков и штурмовых орудий, но сейчас издали, да сквозь дым разве разберешь... Вернуться нужно и доложить. Вторую роту сейчас искать, все равно, что гузном на мину сидать...

Внезапно ударили по окраине минометы: взрывы лопались среди развалин и огородов, разлеталась земля и картофельная ботва. Советская пехота мигом исчезла. Минометный налет был краток: два десятка мин и галичане кинулись в контратаку. Меж кладбищенских крестов поднялась чуть ли не рота фузилеров: с примкнутыми штыками, с напористым криком "Слава!", немецкий гауптштурмфюрер и украинский поручник, пригибаясь, подбадривали взмахами пистолетов...

Славно хлопцы шли, геройски. Но недолго. Едва миновали ограду кладбища, как навстречу ударили автоматы. Густо строчили, будто батальон москалей у околицы в засаде ждал. Падали дивизионники, но шли вперед. Лопнуло несколько гранат, и Советы нараз тоже на "ура" поднялись. Вставали из воронок и грядок изрытых, согнутые и линялые, вроде разрозненные, но тут же озверело, единой горстью, сыпанули навстречу остаткам фузилерной роты. На миг смешалось все: очереди в упор, блеск штыков, пистолетные и винтовочные хлопки. Ни "Слава!", ни "Ура" уже не слышно - только матерное и вой звериный. С поля спешило подкрепление москальское, откуда-то танки явились, перемалывая последние соняшники, к околице ползли...

Микола привстал, поднял винтовку, собираясь пальнуть в сторону москалей, но передумал. Хоть и далеко, но могут заметить. Да и нет приказа связному в бой вступать. Иная задача. Не нашел вторую роту, так нужно доложить что неприятельские танки атакуют. Дисциплина превыше всего...

Насчет танков шутце Грабчак не доложил. Так уж обстоятельства сложились. У овражка наткнулся на хлопцев - сказали, что командир 31-го полка убит и есть приказ отходить. Насчет приказа было не очень понятно, но Микола рассудил, что приказ все равно будет, да и вообще какой с шутце спрос? Вон, у фузилеров унтер есть, на него сослаться можно.

Уходили через реденькую рощу, чудом под обстрел не попали - тяжелые москальские мины легли позади. К группке прибилось еще несколько стрельцов, так и шли, пока разъяренный немец-обер наперерез не выскочил. Грозил на месте застрелить, затвором машинговера[3] щелкал. Но обошлось. Оказалось, позиции 29-го полка и здесь всех стрильцов собирают...

-------------------------------

Следующие дни для Миколы слились в один. Ад, истинный ад. Налеты, обстрелы, попытки уйти в безопасное место, бесконечная беготня и поиски пропадающих солдат. Повезло, что хорунжий Тимкевич взял в связные. Микола числился вроде как при штабе: сначала так и не переформированного батальона, потом роты, потом "боевого отряда прорыва". Все смешалось: немцы и галичани, "хиви[1]". Еще держали позиции разрозненные группы 454-й охранной дивизии, но севернее обороны практически не имелось, большевики сбивали заслоны, сжимали кольцо. Говорили, что извне "крышку котла" пробивают штурмовые орудия 8-й танковой, но Грабчак не верил - не сунутся в этот ад немцы.

...Отходили в одну сторону, поворачивали, пережидали обстрел и бомбежку. Овраги, поля, истерзанные гаи...

...Приказано было пробиваться через железную дорогу в сторону Подольских высот. Хорунжий Тимкевич пытался разглядеть в бинокль позиции противника - там постукивал пулемет, но в вечернем сумраке ничего разобрать не удавалось. Микола и обершарфюрер-старший десятник Зачепков старались держаться рядом с офицером - вроде ординарцев и охраны. Андрий Зачепков служил во взводе полевой жандармерии, коих дивизионники не шибко любили, но сейчас все так перепуталось, что... Вообще-то Зачепков был коренаст и силен - без труда волок, кроме своего, и ранец с офицерскими консервами - умней пока держаться рядом...

Бомбежки уже кончились - темно для авиации Советов. Вечер пришел, теплый, еще безлунный, благословенный. Но Миколу озноб бил - чуяло сердце - всех в прорыве положат.

Сгущалась темнота и разом стрельба усиливалась. По всей долинке двигались группы прорыва: многочисленные, настроенные отчаянно, некоторые немцы с пулеметами, "панцерфаустами" и "офенрорами[2]", но остальное тяжелое оружие и раненые уже оставлены. Как сказал хорунжий "на кон поставлено усе".

...Коротко крикнул немец-командир группы. Встали, пошли во тьму, навстречу взлетающим нитям трассеров, взрывам мин...

...Микола шел, бежал, падал, боясь одного - потерять хорунжего. Офицер наверняка вывести должен - он образованный, умный, из Львова, с самого начала войны ушел поляков университетских, да жидов давить.