Сергей Лобанов - Не родная кровь [СИ]

Сжавшись от острой боли, женщина схватилась за грудь…

Латышев тревожно спросил:

— Что с вами, Елена? Сердце?

— С сыном беда случилась… — через стиснутые зубы выговорила Елена.

— С ним всё будет хорошо, Елена, верьте мне. Как и с вашим мужем. Я знаю.

— Нет, случилась беда с Ромочкой…

Она ещё долго сидела так, успокаивая внезапную боль, постепенно отступившую, но оставившую тревожное, нехорошее предчувствие.

«Господи! Да что же с ним такое?! Как мне узнать? Где найти? Чем помочь?»

Оставаться бездеятельной она уже не могла. Нужно было что-то делать, только не сидеть на месте.

— Спасибо вам за всё, Александр Дмитриевич. За ноч лег, за еду, за доброту вашу. Пойду я. Пора уже. Светает.

— Что ж, Елена, — вздохнул привычно Латышев, — раз решились твёрдо, то в добрый путь. И пусть он окончится счастьем для вас и семьи вашей. Идите по дороге, не сворачивайте никуда. Тут до города километров тридцать или чуть поболее. Если идти не останавливаясь, доберётесь за несколько часов.

Признательно кивнув, женщина вышла прочь.

И снова пустая дорога, раскинувшиеся по обе стороны от неё укрытые снегом пустыри с торчащими из белого покрывала зарослями сорной промороженной травы. Эта пустошь напомнила Елене, как она ходила к мужу на зону. Вот и сейчас она идёт к нему и к сыну, совершенно не зная, где искать их, как попасть в город. Но всё равно идёт, потому что не может по-другому.

Её остановили на подходе к первому за всё время пути блокпосту. Долго держали на расстоянии, не позволяя приблизиться, выясняя, а не тащит ли она на себе бомбу. В конце концов, запустили на пост, где молодой лейтенант учинил допрос: кто такая, откуда и куда идёт, почему одна, есть ли документы.

Елена рассказала, всё как есть, показала пропуск, что получила от Андрея Николаевича.

Про засаду на автоколонну лейтенант захотел узнать подробнее.

— Где это произошло, показать сможете? — спросил он, кивнув на лежащую на столе небольшую карту.

— Вряд ли, я в картах не разбираюсь. Могу только сказать, что на этой дороге, километрах в двадцати отсюда. Там ещё деревня сгоревшая есть, где я переночевала, ну, я говорила уже.

Офицер кивнул.

— А как же вы уцелели? — спросил он без всякого подтекста.

Елена замолчала ненадолго и произнесла:

— Не знаю. Человек хороший попался. Не стал убивать. Сказал лежать тихо, пока они не уйдут.

— Сюда бы этого добряка вместе с оста льными, — процедил лейтенант зло. — Поговорили бы со всей душой…

Потом обратился к сержанту, молча сидевшему всё это время рядом:

— Сообщай в штаб о диверсионной группе и о нападении на автоколонну. Не приедут они, можно не ждать. Хотя это уже вчера ясно было.

Сержант кивнул, поднялся и вышел из вагончика, приспособленного под местный командный пункт.

Лейтенант обратился к задержанной:

— В город вы не попадёте. Это без вариантов. Тем более что ваш муж и сын, скорее всего, мобилизованы и воюют против нас.

Елена, вначале напуганная самим фактом задержания и допросом, успела немного освоиться.

— Я в званиях не очень разбираюсь. Как мне к вам обращаться? — спросила она.

— Можете обращаться: «товарищ лейтенант».

— Хорошо. Товарищ лейтенант, вы сами-то как относитесь к этой, по меньшей мере, идиот ской ситуации? Зачем вы воюете друг против друга?! Почему?! Что и от кого вы защищаете?! Разве это не абсурд: мой муж и сын могут воевать, по вашим словам, с вами, в то время как я нахожусь у вас не в плену, не по принуждению и даже не по убеждению? Моя дочь погибла от обстрела посёлка оппозиционерами, за которых сейчас воюют Иван и Ромка! Получается, это они её убили?! — голос женщины осёкся, губы задрожали, глаза увлажнились, она всхлипнула. — Как подобное вообще могло произойти?! Какие чудовища, наделённые властью, допустили это?! Вот скажите мне просто, без свидетелей.

Молодой парень сидел потупясь, будто нашкодивший ученик перед учительницей. Потом поднял голову и произнёс глухо:

— Спросите чего полегче.

— Полегче, — сквозь слёзы горько усмехнулась Елена. — Нет у меня лёгких вопросов. Не может их быть, когда я на руках держала девочку свою…

Женщина опять заплакала.

Лейтена нт тяжело поднялся, вышел из вагончика, трясущимися руками достал из пачки сигарету, прикурил, втянув полной грудью дым, длинно выдохнул, опять затянулся уже не так глубоко, глядя куда-то вдаль, будто пытаясь там отыскать ответы на проклятые вопросы…

Солдаты со стороны хмуро смотрели на своего командира.

Подошёл сержант и сказал:

— В штаб доложил. Там уже знают. Из посёлка утром сообщили, что нашли колонну. Как бы на нас эти диверсанты не вышли. Профи, судя по всему. Перещёлкают как птичек.

— Не перещёлкают. Ты перед подчинёнными не болтай, чтоб паниковать не начали. И бдительность усиль.

— Есть усилить бдительность, — ответил сержант. — А с этой что? Куда её?

— Пойдёт какая-нибудь колонна, передадим, пусть доставят в лагерь беженцев. В город ей всё равно не пройти, да и нечего там делать.

Для сопровождения Трошина к особистам выделили вооружённого автоматом того самого бойца, что прикладом высадил ему все передние зубы, отчего лицо болело нестерпимо, губы разбиты, язык распух, дёсны с осколками зубов кровоточили.

Мужик выглядел лет на сорок пять. Он, как и большинство других, был экипирован в валенки, пятнистые утеплённые штаны, такой же бушлат и шапку.

До войны подобный типаж Фёдор встречал едва ли не каждый день: как-то незаметно в быт россиян вошла манера носить такую одежду, дешёвую и практичную, уверенно вытеснившую другую, из иной эпохи, но тоже прочно связанную с тяжёлыми для страны временами — ватные телогрейки и стёганые штаны чёрного цвета.

Мужик выглядел недовольным, нахохлившимся и даже злым.

Из короткого разговора между солдатом и командиром, Трошин понял, что идти придётся более десяти километров в одну сторону. Этим боец и был недоволен, поскольку ему предстояло ещё обратн о топать.

На его ворчливое недовольство командир безапелляционно заявил, мол, зачем в плен опозера взял, надо было кончать там, на поле. Раз не добил, теперь отдувайся, веди к особистам. А хочешь, грохни прямо здесь, но выкручиваться в особом отделе будешь сам.

Мужик матюгнулся досадливо, сунул запазуху сопроводительные документы.

Фёдор, обращаясь к чужому командиру, как мог, прошамкал:

— Руки хоть развяжите. Лицо болит, буду снег по дороге прикладывать.

— Ничё, потерпишь! — процедил мужик.

Но командир сказал хмуро:

— Развяжи, не убежит по такому снегу, а попытается — тогда уж стреляй.

— Это я завсегда! — осклабился мужик, продемонстрировав прокуренные потемневшие кривые зубы, вероятно, никогда не подвергавшиеся осмотру стоматологом.