Андрей Десницкий - Угарит

Новости с Кипра: Жюли действительно там и ведет свою пропаганду среди тамошних мореходов. Зачем? Видимо, раз не удалось поднять красное знамя в Угарите, решила добиться своего за морями. Впрочем, среди местного населения тоже замечены соответствующие настроения. Мне сообщили, что популярна новая вера в Шад-Гиббару – это так они произносят имя того кубинского бандита. Якобы он должен явиться и освободить всех угнетенных, а у богатых отобрать имущество. Ну-ну, ждать придется примерно три тысячелетия.

Недавно имел беседу с его величеством на религиозные темы. Он был очень недоволен тем обстоятельством, что я уклоняюсь от участия в государственных церемониях, но тут я был непреклонен. Удалось его убедить, что мой Бог чрезвычайно ревнив и не терпит никакой конкуренции. Правда, он не мог понять, зачем я распространяю эту свою веру среди угаритян. Боюсь, я не владею языком настолько хорошо, чтобы это ему объяснить.

Потом подошел один из министров и спросил, правда ли мой Бог может простить любое согрешение (ну, или так я его понял). Я заверил его во всемогуществе и милосердии Творца, он остался вполне удовлетворен».

От вина, усталости, тепла, ровного Венькиного голоса у меня постепенно все поплыло перед глазами, предметы неожиданно начали двоиться и заваливаться вбок… И тут неожиданно кто-то коснулся моего плеча, позвал:

– Юль, пойдем, ну что ты в самом деле..

Я подскочила, очумело хлопая глазами и пытаясь понять, что вообще происходит и где я, и не сразу сообразила, что плащ, в которй я была закутана, от резкого движения соскользнул с плеч, и стою я перед Венькой в отблесках костра в куцей тунике с чьего-то чужого плеча, раздобытой нами у караванщиков, и вид даже по нашим либеральным временам открывается не очень приличный, а уж по тем доисторическим… Иттобаал с Петькой тактично отвернулись, а бессовестный Венька даже не подумал, а вместо этого положил мне на плечи чуть подрагивающие руки. А взгляд! Ой мама, какой у него был при этом взгляд…

– Ну идем, да? – с трудом выдохнула я, отрываясь от Венькиных чуть горьковатых обветренных губ. Колючая шерсть снова окутала меня с ног до головы, а потом крепкие мужские руки внезапно подхватили меня, как ребенка, и вечерние деревья поплыли мимо, слегка качаясь. Я покрепче обхватила Веньку за шею, и как же мне хорошо было в тот момент вот так плыть у него на руках! Ради этого можно было потерпеть и тюрьму, и побег… Только бы он не кончался подольше!

Но увы, до нашего временного лагеря идти было всего ничего. Да и там тоже заняться было особо нечем. Скудные припасы разделили на всех, их едва-едва хватило на то, чтобы чуть-чуть заглушить волчий голод. Не знаю, как остальные, а я последний раз ела сутки назад, если не больше. Венька с Иттобаалом, кажется, тоже. Затем мужчины посовещались, выставили на ночь часовых, расстелили на земле запасные плащи. Венька с Иттобаалом о чем-то еще вполголоса ворковали, а я свернулась клубком, постаравшись поплотнее завернуться в свою накидку. Где-то грустно и нежно пела последняя осенняя цикада, в кустах тихо шуршал какой-то зверек, ему было явно любопытно, чем тут занимаются люди, и в носу у меня внезапно защипало. Но тут прямо над ухом у меня раздались шаги, кто-то опустился на подстилку рядом со мной, и меня внезапно обдало таким родным Венькиным запахом.

– Тебе не холодно, беглянка?

Что-то тяжелое и теплое укрыло меня сверху. Я приоткрыла один глаз – Венька сидел рядом, обхватив руками колени, а его плащ служил мне покрывалом.

– Не, Вень, так дело не пойдет, – запротестовала я. – А как же ты?

– Да ладно, я привычный, – отмахнулся он. – Я и так могу обойтись. Спи давай.

– Ну уж нетушки, – возмутилась я. – Так дело не пойдет. И вообще, мне холодно, и так не честно. Иди сюда.

– Куда сюда? – не понял Венька, и тогда я, приподняв край плаща, потянула его за руку.

Два раза приглашать не пришлось, Венька мигом вытянулся рядом со мной, так, что я уткнулась лицом ему в грудь, слыша, как гулко и часто стучит Венькино сердце.

А потом было утро – наверное, самое лучшее утро в моей (или нашей?) жизни. Оглушительно пели ранние птицы, и еще не видимое солнце озаряло вершины дальних холмов, а промытое вчерашней грозой небо сияло свежестью и тишиной, и пахло это осеннее утро радостной весной. Голова Юльки покоилась на моей правой руке, и рука совсем затекла, и вообще было холодно и сыро, но что всё это значило в сравнении с тем, что мы обрели!

Трогательная и немного смешная – вот она какая была тем утром во сне, моя Юлька, сжавшаяся в комочек под плащом, и будить ее совсем не хотелось… «Заклинаю вас сернами или полевыми ланями: не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно» – я, кажется, тихонько прошептал эти слова… но Юлька очнулась, улыбнулась и тихо сказала… да не помню даже, что. И какая разница, если мы теперь были вместе?

Это утро запомнилось мне навсегда. А все остальное – как-то забылось. Через день мы добрались по суше до Сидона, и по дороге Иттобаал всё расспрашивал меня про подробности этих дневников: с помощью какого заклятья я в тот свой первый приход заставил угаритян принимать глину за серебро? Раз невеста не идет в руки, видимо, решил он, надо хотя бы побольше стратегических секретов выведать у ее спутника.

– Да нет, же, нет, – отвечал я, – просто такие же люди это были, но не мы. Мы смертные. И нет такого заклятья. Просто… ну, просто ему удалось уговорить царя, чтобы глина считалась серебром. В нашем мире тоже так и есть, и тоже бывает, что выпускают слишком много глины, и покупают слишком много домов и вещей, а потом глина падает в цене, и начинается кризис (последнее слово я сказал по-русски).

– От такого кризиса и пал Угарит? – переспросил он с сомнением.

– Не знаю, – отозвался я честно, – но он наверняка помешал Угариту устоять во всех тех бедах, которые пришли на него.

– Кого боги решили погубить, того они погубят, – подвел итог Иттобаал, – и кому суждена какая погибель, того она и постигнет, и даже боги бессильны против судьбы.

– Слабые у вас боги, – не удержался я.

– Разве бывают другие? – удивился он, – разве твой Владыка Небесный не подчиняется общим судьбам?

– Нет, – ответил я.

Но он мне не поверил.

– И ты хочешь сказать, Бен-Ямин, – усмехнулся он, что твой Владыка и тебя может освободить от власти судьбы?

– А вот этого я не знаю, – ответил я честно, – потому что и судьбы своей не знаю. Что будет с нами завтра?

– Завтра мы прибудем в Сидон и сядем на корабль, идущий в Тир.

– А потом?

– А потом, если это угодно богам, прибудем в Тир, и ты раскроешь мне последние тайны Вестников.

– А потом?

– А потом я отправлюсь в Арвад, чтобы пересказать эти Письмена мудрым и понять, как господину моему царю победить своих врагов и упрочить царствие свое.