Андрей Десницкий - Угарит

– Как это вас? – тихонько спросил я.

– За долги, – ответила она тихонько, – умер муж мой, и никто не пожелал выкупить нас.

– Помалкивай у меня! – резко оборвал ее торговец, – хороший товар, сильная женщина, красивые дети… Подходи, кому нужно в хозяйстве. Подходи, хороший товар!

И тут я вспомнил о своем обете… ну, или точнее, своем решении. Может быть, потому вспомнил, что стыдно было мне вот так вот стоять – и ничем, даже словом, не помочь этим детям и их маме? Самое время бывает в такие минуты поговорить о вечном.

– Слушай, Израиль! – трубно возгласил я громогласно знакомые с детства слова, – Господь – Бог наш, Господь Единый! Возлюби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всеми силами твоими!

– О чем это он? – удивленно спросил один досужий прохожий другого.

– Голову ему вчера разбили, видишь, кровь на голове – не в себе он, – ответил другой.

– Да нет, своего Бога зовет, – вступился третий, – молится, значит.

– А, ну да, чтобы продали доброму господину, – понимающе кивнул первый.

– И то верно, – согласился второй, – это уж как ему повезет.

И о чем было с такими говорить?

Но тут выискался на меня покупатель. Не злой такой с виду, в самом деле, скорее деловитый. И мой продавец тут же собрался расхваливать товар и даже показывать его лицом, ну, или не совсем лицом, в общем, захотел дерюжку с меня принародно снять.

– Не надо, – сказал покупатель, и голос его показался мне знакомым, – вот тут, в кошельке, серебро. Я покупаю его. И меч его тоже.

– Подожди, брат мой, – ответил мой продавец, – как знать, не дадут ли большей цены за него, раб сильный, крепкий…

– И во весь голос пророчествует, – отозвался покупатель, – нет, не дадут за него больше. Вообще ничего за такого не дадут. Бери, у меня чистое серебро. Да и как ты объяснишь, если спросят тебя, откуда сей раб? В доме ли твоем родился, захвачен ли на войне, продан ли за долги?

И как-то скис мой хозяин, не стал торговаться. И мне слова сказать не дал. Покупатель сунул в руку продавцу свой кошель, принял у него меч, хлопнул меня по плечу:

– Пошли.

Ну как вот тут будешь возвещать свою веру в Единого, когда тебя, как барана, куда-то ведут? Я оглянулся на ту женщину с детьми, бросил им на прощание:

– Да благословит Вас Господь!

– Да найду я милость в Его очах, и дети мои со мной, – отозвалась она, и я понял, что на всем этом рынке только она была готова услышать мои слова, и только потому, что надеяться было больше не на кого.

Мы шли обратной дорогой, мимо тех же домиков и тех же людей, по тем же утоптанным мостовым, только я теперь был – вещью. Мой якобы хозяин (я совсем не готов был признавать его власть надо мной, хотя пока и не сопротивлялся) ничего мне не говорил, но явно и не опасался меня, как тот продавец. А я думал, что прощаюсь с самой свободной жизнью, и что одно, только одно имеет настоящее значение – как там Юлька? Мне бы хоть один ее взгляд теперь поймать…

А мы, тем временем, вышли за пределы города, где паслись все те же козы, пели все те же птицы, накрапывал мелкий нудный дождик и не было ни дурацких этих торгов, ни ложных богов, ни людей, которые отчего-то возомнили себя господами. И я молчал, и тот, кто шел передо мной, молчал тоже. Но и рук мне пока не развязывал.

Через четверть часа мы подошли к глинобитной хижине, от которой тянуло дымом и человечьим духом, а во дворе какая-то старушка полоскала в деревянной лохани белье.

– Мир тебе, – обратился он к ней на еврейском, а потом повернулся ко мне и стал развязывать руки.

– Ну вот и пришли, – добавил он, обращаясь ко мне – совсем они тут охренели, живого человека в рабство продавать!

Да, именно так он мне тогда и сказал. На чистейшем русском языке.

А из двери на меня выскочила счастливая моя Юлька – глазищи распахнуты, рот перекошен:

– Венька, Венька, вот дурак, убью, не могу без тебя, родной, Вееенька-а!

Тем утром, едва забрезжил в оконце неяркий свет, я была уже на ногах. Однако Ахиэзер оказался проворнее меня – полностью одетый, он перепоясывался, явно собираясь куда-то уходить. Я рванулась идти с ним вместе, но он скорее жестами, чем приглушенным шепотом, стараясь не разбудить прочих обитателей домика, велел, чтобы я осталась внутри и не тревожилась, все будет хорошо. В очередной раз мне пришлось покоряться, изображая из себя типичную женщину Востока. Но как же это трудно – ждать, не зная, когда и чем все закончится, просто сидеть у окошка в ладонь шириной, не отрывая глаз от дороги…

К счастью, ожидание мое оказалось не слишком долгим. Хозяйка домика всего два раза предложила мне поесть, удивившись отказу, но третий раз звать не стала, просто оставила на краю стола лепешки и миску козьего молока. От тревоги и нетерпения мне на еду и смотреть не совсем. Сидеть дома было и вовсе уже невыносимо, и я уж решилась переждать во дворе, а заодно и бабушке со стиркой помочь – и надо же мне было высунуть нос наружу как раз когда к дому подходил Ахиэзер, а за его спиной маячила такая знакомая и любимая кудлатая Венькина башка… Убила бы дурака такого, вот честное слово, прямо на месте бы убила! Так я ему и сказала сразу… ну, или не совсем сразу, а как только он оторвался со своими поцелуями.

– Надеюсь, – вмешался в наше воркование неожиданный наш знакомец – вы не в претензии, что пришлось прибегнуть к купле? Никаких юридических последствий в этой или нашей эпохе, разумеется, утренняя транзакция иметь не будет.

– Что? – обалдело уставились мы на него. Нам не почудилось, он-таки говорил на русском языке! Немного странном, с легким каким-то акцентом, но, несомненно, русском. Да вроде… вроде как он и вчера на нем говорил, только я в состоянии шока ничего не замечала.

– Выкуп. Я заплатил за тебя выкуп, – продолжил он, – Это из средств экспедиции, не берите в голову. Emergency fund, никаких траблов.

Мы оба обалдело смотрели на него, но ко мне дар речи вернулся первой.

– Большое вам спасибо, – сердечно сказала я, – без вас уж и не знаю, что бы мы делали!

– Да-да, – обалдело подтвердил Венька, – спасибо вам.

– Это долг – выручить коллегу.

– Коллегу? – переспросили мы хором.

– Разумеется. Я уже представился: Ахиэзер. Но теперь добавлю свою позицию: senior explorer at the Eurasian Institute for non-linear history.

– Какой-какой хистори?

– Старший эксплорер в институте нелинейной истории. А вы, коллеги, откуда?

– Я вообще-то ремонт делаю, – ответил простодушно Веня, – и в Сокольниках живу. В Москве.

– А я – Юля из Беляева. Вольный художник. Леплю, к примеру, верблюдов из глины. Вам не надо случайно?

Теперь на нас смотрел он. Дубиной вроде только одного Веньку стукнули, хотел он нам сказать, что же мы вдвоем-то придуриваемся?