Сергей Шкенев - Красный властелин

— Ах ты так?

Щёлкнул самострел. Увы, результат получился тот же самый — неведомая тварь оказалась неуязвимой, и все попытки причинить ей ущерб заканчивались одинаково. Два ножа, восемь болтов, три глорхийских меча… всё сожрала ублюдочная живая сопля.

— Да что же с тобой делать-то? — Барабаш плюнул на пол и с удивлением заметил, как дрогнули, словно в испуге, тонкие щупальца. — Вот как?

Следующий плевок был прицельным, и оттуда, куда он попал, послышалось шипение, а белый дымок сообщил о правильности выбранного оружия. Плохо только, что во рту пересохло — в скитании по подземельям вода во флягах давно закончилась, а пить из местных луж брезговали даже шестиногие слизни.

Матвей в задумчивости почесал затылок, скривился от отвращения, но тяжело вздохнул и вышел в караулку. Да, придётся пить её… Человек, прослуживший в армии хоть один год, навсегда отучается от брезгливости, но, чтобы употреблять глорхийскую чёрную бузу, нужно сделать над собой немалое усилие. Виноград и алые сливы в степях не растут, потому делается этот напиток из перебродившего кобыльего молока и настаивается на всякой дряни, начиная с бараньих катышков и заканчивая скорпионьими хвостами. То ещё зелье! Но не помирать же теперь от жажды? Да и для пополнения боеприпаса…

Кожаный бурдюк с бузой отыскался по запаху, и ещё неизвестно, что гадостнее воняло — тара или её содержимое. Теперь нужно вытащить затычку из костяного горлышка, зажмуриться и сделать первый глоток.

Барабаш с трудом сдержал тошноту. Организм отчаянно сопротивлялся.

— Терпи, Матвей…

Самовнушение мало помогло. К этому пойлу невозможно привыкнуть в зрелом возрасте, его надо пить с детства, а ещё лучше — впитывать с материнским молоком.

— Пьянствуем втихаря?

Младший сотник поперхнулся от неожиданности и оглянулся.

— Живой?

Профессор стоял в дверном проёме. На четвереньках. И бледностью лица мог поспорить с заснеженными вершинами Калейского хребта.

— Дай попить.

— Это глорхийская чёрная буза.

— Наплевать.

— Вот и я о том же! — оживился Матвей.

Но на сообщение о найденном оружии против шевелящейся слизи Баргузин отреагировал вяло:

— Заплюёшь до смерти эту, останутся сотни других.

— Поясни.

Еремей сел на пол, прислонившись к косяку.

— Это и есть Благой Вестник.

Непонимающий взгляд в ответ. И в том же взгляде беспокойство за душевное состояние товарища. Усмешка:

— Ты в детстве головой часто ударялся?

— Не чаще тебя, — Баргузин сделал большой глоток, даже не поморщившись. Привычка? — Да, именно Благой Вестник собственной персоной. То есть малая часть его.

— Так он не человек?

— Он вообще хрен знает что такое. До меня давно доходили слухи… ещё Альбин Жопник был жив…

— Кто?

— Потом его назвали Альбином Великим. Именно этот урод приютил… — ещё один, более долгий глоток, и профессор продолжил окрепшим голосом: — Неизвестно, откуда вообще явилась тварь, но пиктийцы воспользовались моментом, заключив союз. Взаимовыгодный союз, как им тогда казалось.

— Сейчас не кажется?

— А подробностей договора уже никто не помнит.

— Кроме тебя?

— Я узнал только сейчас, — Баргузин вздрогнул, заново переживая неприятные ощущения от мысленного контакта с разумными соплями. Зябко повёл плечами. — Благой Вестник даёт пиктам магию, забирая взамен половину вытягиваемой из жертв энергии. Ну и глорхийцев, охраняющих убежище, тоже кушает потихоньку.

— Урод.

— Вот именно, — кивнул профессор. — Поэтому они такие квёлые были.

— А тебя?

— Меня? Против любого роденийца кишка тонка, и если бы сам не полез… Даже среди пиктийцев рождаются те, кто способен закрыться от этой пиявки — так называемые «лишённые дара». Правда, и живут недолго.

— Но колдуны с нашими пленными… и мирными жителями.

— Они инструмент. Нож для вскрытия устриц. Топор дровосека.

— Тоже суки, — согласился Матвей и опять приложился к бузе, после определённой дозы оказавшейся не такой уж поганой на вкус. — Тварь нужно убить. Хотя бы этот кусок. Чего она боится?

— Ты же выяснил.

— Ага, выяснил. Но мы же не в сказке, где герой плевком сшибает с небес дракона, одновременно тиская грудастую блондинку. Или блондина, как предпочитают энейцы. Посмотрим на ситуацию трезво! — Барабаш икнул и отправился на поиски следующего бурдюка. — Это как укусы блох — неприятно, но не смертельно. Тут думать нужно!

В караулке буза не отыскалась — то ли кагуловы глорхи её уже выпили, то ли спрятали… Спрятали? Точно! И единственное место, где она останется в сохранности, — это подножие алтаря Благого Вестника. Живые сопли всякую дрянь употреблять не станут и другим не дадут. Хитрые глорхи! Ик…

— Ты куда? — окликнул профессор.

— Сейчас вернусь.

Почему же так качается пол? И стены немного того. Колдуют, сволочи. Мёртвые, но колдуют. А бузу спрятали! Не на ступеньках ли? Странно, там нет. Но должна быть!

— Эй, сопля, отдай бурдюк! Чего молчишь, когда человек спрашивает? Хочешь в одну харю заглотить после нашего ухода? И вообще… ты меня уважаешь?

Щупальца зашевелились, образуя подобие установленной на ребро тарелки, направленной Матвею в лицо. Младший сотник плюнул, но промахнулся.

— Закуску требуешь, гнида подземная?

Явившийся на шум профессор с беспокойством крикнул:

— Близко не подходи!

— Да? — Матвей обернулся и, хитро прищурившись, погрозил пальцем. — Защищаешь? Это твой друг? Тогда я его угощу!

Ступеньки, ведущие вверх, тоже качаются. Мёртвые глорхи колдуют, сволочи! И завязки на штанах затянули злокозненной магией. Но ничего, настоящий роденийский воин справится с любыми трудностями! Ага, распутался кагулов узел… Ух, облегчение-то какое! А всё проклятая буза!

Еремей с изумлением наблюдал, как под струёй мотающегося из стороны в сторону Барабаша начала съёживаться и дымиться частичка Благого Вестника. Потом почернела, запульсировала, готовясь… готовясь… взорваться? И дикий визг, не слышимый ухом, но проникающий в мозг.

— Бежим, твою мать!

Выбрались! И всё-таки они выбрались!

Михась перевязывал рассечённую голову старшего сотника Медведика обрывками собственной рубахи. А тот раскачивался, мешая работе, и задавал один и тот же вопрос:

— Куда делся город, Миха?

— Взорвался, — привычный ответ лишённым эмоций голосом. Слишком много впечатлений за последнее время, чтобы эти эмоции проявлялись. — Бабах. И всё.

— Но как?

— Да нам без разницы.

— А профессор с Матвеем?

— Два дня прошло — чудес не бывает.

— Ты думаешь?..

— Погибли? Это вряд ли, у профессора же не магия, а наука.

— И что?

— На чудеса не рассчитывает, просто остаётся в живых и возвращается. Всегда.